Морские рассказы. Жизнь судового механика. Избранное

Макаров Алексей

– Воду, воду давай!

Я подскочил с дивана. В руках был стакан с водкой. Я быстро опрокинул его содержимое в себя (не пропадать же добру) и подставил стакан под кран умывальника, а когда стакан наполнился, плеснул воду Вадиму на живот. Вода с эссенцией затекла Вадиму ещё глубже. У него от этой дозы воды ещё больше запекло, и Вадим ещё сильнее заорал, посылая все известные ему матюги уже в мой адрес.

Тут вмешалась в кавардак, стоящий в каюте, Люда. Она спокойным голосом возвестила:

– Ну-ка, все отвернулись!

Мы отвернулись,

а она – бац! – снимает с Вадима трусы и тут же льет ему на яйца водой, которая стояла рядом в банке, приготовленная для следующей варки пельменей.

– Так! Балбесы! Заткнулись! – властно прекратила она вопли в каюте и спокойно приказала мне: – Неси сюда соду, да побыстрее Я тут же побежал на камбуз, зная, где она там лежит, и, схватив пачку прибежал в каюту.

Вадим уже лежал на диване с распростёртыми ногами. Да…! Причинное место у него было такое, что на него бы собралось посмотреть (ну, может быть, и не только посмотреть) уж очень много любопытных женщин. Оно бы стало шедевром в любом из музеев о мужской красоте. Одной из ценителей этой красоты и была Людмила. Она постоянно лила воду на эту неописуемую красоту.

Увидев соду в моих руках, она выхватила у меня из рук пачку, и принялось обильно посыпать то, что ей принадлежало по праву.

– Ой-ой! – орал и стонал Вадим. – Все сожглось! Не могу больше! Ой-ой-ой. Печёт! – мы от его воплей только покатывались со смеху.

Это же надо! Вадим представлял, что у них будет с Людой такая бурная ночь…. Он даже как-то говорил об этом с Серегой:

– Вот приедет Людка – ой, не слезу с неё вообще. Буду всю ночь ее мучить. Спать не дам ни на минуту. Ты только утром меня не буди. Понял? – Серега, как всегда мирно кивал головой:

– Да, ладно, ладно. Что ты переживаешь? Сделаю, как ты хочешь.

А теперь мы стоим – Серега, я и Колян – и смех нас душит над страданиями Вадима. Тот, видя наши ехидные пересмешки, аж взбеленился:

– Вы чего, сволочи, смеетесь? Что? Поиздеваться надо мной решили, – и попытался встать. Но Серега, как всегда, как будто ничего не произошло, успокоил его:

– Ну, все, Вадик, не будет у тебя ночной работы, – и попытался уложить Вадима на диван.

– Побереги себя.

Но тот орал в прежнем экстазе:

– Да пошел ты! – изрыгая ругательство и маты на Вадима. Видать от боли он и сказать то толком больше ничего не мог. Какой уж тут день рождения праздновать?! Вадима оставили с Людой лечить раны на причинном месте. Уж не знаю, какими методами происходило это дальнейшее лечение, а мы пошли к нам с Коляном в каюту. Конечно, перед этим захватив бутылку водки с половиной курицы и картошкой, а также не забыли и про остатки пельменей. Сели, посмеялись и уговорили и эту бутылку. Ближе к вечеру, когда разговор пошёл на убыль, и мы уже собирались мирно разбрестись по шконкам, нас поднял вахтенный матрос, с бешенными глазами забежавший в каюту:

– Спасайте Васильича! Тонет!

От такого неожиданного сообщения у нас чуть ли стаканы из рук не попадали.

– А

ты что здесь делаешь? Что ты сам его не спасаешь?

– Да я ему уже круг кинул, и он с ним так и барахтается в мазуте. Как я его оттуда один вытащу? – орал охеревший от страха матрос. Откуда тащить? Как Васильевич оказался в воде? На расспросы времени не было. Делать было нечего. Ясно было только одно. Надо спасать Васильевича, и мы, вывалившись из каюты, бросились на палубу. Был поздний вечер, на улице наступили сумерки и было включено палубное освещение. Поэтому, присмотревшись я увидел между бортом и причалом барахтающееся тело.

– Выброска у тебя где? – проорал Колян офанаревшему матросу:

– Так вот же она, – растерянно протянул её Коляну парень из Манзовки.

Колян выхватил у него выброску и, распутывая её, побежал по трапу вниз на причал. Мы с Серёгой кинулись вслед за ним. Между бортом и причалом было месиво из мазуты, палок, щепок и различного мусора. Среди этой срачи виднелся спасательный круг, и в середине него просматривалась голова человека.

– Держи кончик, – прокричал Колян голове, и бросил гашу в это месиво.

Увидев, что за гашу ухватились руки утопающего, мы начали тянуть его вверх. Хоть и худой был этот Васильевич, но говна в нём было приличное количество. Втроём мы еле-еле вытянули его на причал. Когда замазученное тело выбралось на край причала, то все бросились к нему. Но, не тут-то было. Тело было скользкое и мерзкое, от облепившей его мазуты. Руки непроизвольно с омерзением сами отстранились от него, а осклизлое тело только и мычало:

– Бля…. Суки… Вы, где шляетесь? Так и сдохнуть можно, – откуда-то из-под слоя мазуты неслись невразумительные междометия.

Тело еле-еле поднялось и, шатаясь, побрело к трапу. Мы, онемевшие от такой благодарности, смотрели только ему вслед. А оно, оставляя за собой дорожку мазута, стало карабкаться вверх по трапу. Колян только вслед прокричал ему:

– Смотри, с трапа ещё не навернись, – но тело Васильевича разразилось в ответ только благим матом. Мы ещё немного постояли на причале, очистили от мазута выброску и разошлись по каютам. Вот так и прошёл тот знаменитый вечер, когда мы спасали третьего механика и праздновали день рождение Вадима. После того, как меня в семь часов поднял вахтенный моторист, то проснулся и Колян. Он со стоном перевернулся на своей кровати:

– Ой, башка что-то болит! Просто раскалывается.

Хотя он с 0 до 4 стоял вахту, но вид у него был такой, как будто он вообще не спал:

– Не могу больше, – стонал Колян. – Башка точно лопнет! Надо что-то выпить. Иначе – сдохну. Он выбрался со стонами из кровати, вышел в коридор и постучался в соседнюю дверь к Серёге. Вскоре послышалось, как тот вышел и недовольно пробурчал:

– Чего надо? – чувствовалось, что Серега очень недоволен.

– Надо вот. Голова болит, – заискивающе, с страдальческими нотками в голосе, канючил Колян. После недолгого молчания послышалось: