Морской князь
Шрифт:
– Когда появится в вас нужда, тогда и увидите, – князь постарался чуть смягчить свой отказ. – Пришлете здорового Корнея, может быть, и приеду.
– А ловко ты у нас, князь, увел всех лошадей и половину оружия, мы, как простаки, тебе и поверили, – Радим вроде бы и хвалил, и одновременно язвительно упрекал.
Дарник едва удержался от напоминания дерзкому гридю, что все оружие, доспехи и даже кони у них не свои, а княжеские. Гораздо уместнее это будет сказать какому-нибудь постороннему слушателю его жалоб. И было бы совсем хорошо, если бы этот посторонний умник не забыл сказать Радиму,
– Если бы вы так не боялись идти на ромеев, сохранили бы и коней, и оружие.
– Нам сказали, что твоя ставка теперь в Смоли… – начал было Бажен, но Радим его перебил:
– Ну да, нас оставил мерзнуть в сырых пещерах, а сам выбрал теплые бревна со слабаками-ополченцами!
Самым лучшим было просто не отвечать на это.
– Вас оставить здесь с ночевкой или поедете в Утес на ночь глядя?
Гриди молчали. Дарник знаком подозвал издали наблюдавшего за ними Свиря:
– Приткни этих молодцов куда-нибудь на ночь, а утром пусть уезжают.
Но в Утесе недаром выбрали Радима в переговорщики. Полдня и одной ночи в Варагесе ему хватило, чтобы, не зная ни одного слова по-готски, охмурить в городище молодую вдовицу с двумя детьми. И наутро князя разбудил громко хохочущий Свирь:
– Ты теперь не сможешь запретить Радиму приезжать сюда, когда ему захочется!
На дворе Дарника поджидал Сигиберд с сорокалетним тервигом, отцом охмуренной вдовы. Тот мог говорить с князем только через толмача.
– Баламер спрашивает, можно ли доверить дочь и внуков твоему Радиму? – перевел Сигиберд слова обеспокоенного «тестя».
В ответ Дарник сказал, что сначала должен переговорить с самим гридем.
– Ты очень сильно вляпался, – принялся отчитывать Радима князь, отведя его подальше от чужих ушей. – Меня попросили княжеским словом поручиться за благополучие твоей зазнобы и двоих ее детей. Ты что делаешь?! Ведь, если с ней будет что не так, полетит и твоя голова, и твоего напарника.
– А я что? Я ничего. Я в самом деле жениться хочу. Без женщины мне никак, – оправдывался любвеобильный гридь. – Никто ее и пальцем тронуть не посмеет в Утесе, если ты об этом.
Ну что с ним таким можно было сделать? Только согласиться. А что там скромняга-писарь? Тот уныло стоял невдалеке у коновязи и робко посматривал, как князя атаковали Беляй со Свирем: позволь, князь, Бажену остаться с нами, он очень просится.
– Он лучше всех знает ромейскую грамоту и, вообще, всегда был против Гривы, – горячо доказывал Свирь.
– Его там скоро все затюкают, – вторил оруженосцу тиун-знаменосец.
– Ну а как его будем забирать: с конем или без коня? – слабо сопротивлялся князь.
– Конечно, с конем. Это же его конь с начала зимовки, – для Свиря все было ясно как день.
– Тервиги наверняка дадут за свою вдову лошадь, вот и Утес останется не внакладе, – нашел выход Беляй.
Тервиги в качестве приданого выделили не просто лошадь, а лошадь с санями, нагруженными одеждой, одеялами, кухонной утварью и мешком ячменя, чья ценность в середине зимы стала выше равного ему по весу мяса. На санях в удобном гнезде среди мягких вещей сидела ошеломленная
– Смотри, чтобы приняли там гостей как надо и чтобы тервиги уехали от вас без всяких обид и на своих лошадях, – напутствовал Радима князь.
Сам Дарник тоже собирался в путь, только не знал куда: в Смоль или в ромейский лагерь. Призванные на совет Янар и Дулей неопределенно мялись, не слишком желая снова влезать в боевые доспехи. Все сомнения разрешил Беляй:
– Жирно будет ромеям каждый день видеть князя. Всю зиму были без обуви и колбас, подождут еще неделю. Может быть, им вообще все это посылать без тебя – со мной или со Свирем? Мы разве не справимся?
– Справитесь, если только не дадите ромеям захватить ваши повозки и лошадей.
Насчет этого Беляй был не очень уверен, поэтому все за лучшее решили к ромеям без князя не ехать, а пока, наменяв на один солид у варагесцев мелких хозяйских вещей, отправляться в Смоль.
Прибавление в его дружине уличей и Бажена и даже жениховство Радима приятно воодушевило князя. Никакая военная добыча, никакие поверженные противники не радовали его так, как просто приходящие в самый обычный день под его крыло новые люди – значит, кто-то нуждается в нем, хочет связать с ним свою жизнь, твердо надеется, что здесь ему будет лучше. И наоборот, когда такого прибавления долго не происходило, все для Дарника словно останавливалось, замирало, теряло смысл, превращаясь в некую полудетскую возню на одном месте.
С вызовом назвавшись ромеям хозяином Сурожской земли, Рыбья Кровь теперь себя им и ощущал – почему бы и нет? Жизнь уже успела его научить: если есть высокая желанная цель, то обязательно найдутся способы ее осуществить. Присутствие четырех столь разнородных поселений в его нынешних крошечных владениях: Смоли, Варагеса, Утеса и ромейского лагеря – служило только дополнительным вызовом. Ну какой Грива, Карикос или Агилив могли бы их объединить? А у него, Дарника, все уже и сейчас получается словно само собой. В ромейском лагере строптивятся, но уступают, в Варагесе почитают и привыкают подчиняться, в Смоли его слово, как прорыв к новой яркой жизни, в Утесе не любят, но растеряны и готовы слушаться. Да и попробуй кто ему воспротивиться! Ведь где-то за мертвой чумной степной полосой продолжают находиться остатки его большого княжества и союзной хазарской орды. Хотя никто про это вслух не говорил, для всех его новых подданных это, разумеется, самый весомый довод. Ну что ж, он против этого тоже не возражает.
А там, где у князя хорошее настроение, веселы и его дружинники. Покачиваясь в седле по дороге в Смоль, Дарник с удовольствием прислушивался, как за его спиной Свирь и Беляй подшучивают над Баженом.
– Сначала ты поживешь в гриднице с хазарами, будешь им носить еду и вместо них ходить в ночной дозор, – серьезно вещал Беляй.
– Да разве ж княжескому гридю можно быть под хазарами? – изумлялся доверчивый писарь.
– А у нас такой порядок, – подхватывал шутку Свирь. – Чтобы все были перемешаны и не прикрывались защитой своих соплеменников.