Морской волк. 3-я Трилогия

Савин Владислав

Эти русские «калоши» или «водолеты» — это действительно нечто! Один лишь недостаток — у них нет тормозов, их нельзя быстро остановить. На учениях, когда мы высаживались на пологий песчаный пляж, это было незаметно. Я не знаю, отчего наверху никто не подумал, что в порту будет иначе. Хотя наверное, экипажи «калош» просто не имели достаточного хладнокровия. Это ведь страшно — идти в атаку по открытому месту, сам на виду, сейчас навстречу ударит шквал огня — и хочется скорее сблизиться, вступить наконец в бой. И когда с берега взвились ракеты и сверкнули лучи прожекторов — кто может винить мотористов, что они не сбросили обороты на уставном расстоянии? Впереди был не пляж, а причальная стенка — и две «калоши» из трех нашего взвода побились, причем одна очень сильно, так что весь ее десант и груз оказались

в воде. И вторая была повреждена настолько, что не могла уйти сама — после ее сожгли при обстреле.

Но мы высадились точно на том месте, где должны были по плану! У немцев там было всего несколько часовых, это нам даже не смешно! В полумиле правее нас высаживался второй взвод нашей роты, за ним третий — жаль, что нас было мало, мы не могли одновременно захватить побережье на широком фронте! Впрочем, нам было приказано не геройствовать, пытаясь истребить всех немцев в порту: «Достаточно будет, если вы захватите причалы и удержите их до подхода второго эшелона»! Сейчас я думаю, это было ошибкой: укрепляясь на захваченных позициях, мы отдавали инициативу немцам. Мы — коммандос! — сильны в автономных действиях во вражеском тылу, на линии фронта же мы не более чем легковооруженная пехота. Нас было всего двадцать девять (четверых побившихся при аварии, как и экипажи поврежденных «галош», мы отправили назад на последней, уцелевшей), с одними лишь «стэнами», гранатами и парой легких пулеметов. Но приказ писал не коммандос, а армеец — с его точки зрения, все выглядело безупречно. Мы зацепляемся за берег, почти сразу же к нам подходит подкрепление, морская пехота, за нею через несколько часов высаживаются главные силы, с танками и артиллерией, и развивают наступление. При мощной поддержке с воздуха, огнем с моря, и еще нам сказали, что одновременно по немцам с той стороны ударят французские макизары. Даже условились об опознавательных знаках — белая повязка на рукаве. Но никаких повстанцев мы не видели, хотя слышали в городе стрельбу — но не сильную и вдали.

В небе гудели сотни наших самолетов, сбрасывая бомбы, так что тряслась земля — но взрывы были не у берега, порт ведь должен быть захвачен целым! Когда мы пытались осторожно продвинуться вглубь, чтобы разведать обстановку и войти в соприкосновение с противником, джерри встретили нас пулеметным огнем, причем им явно не нужно было экономить патроны, в отличие от нас. Стив, сержант второго отделения, предложил обойти и разобраться, нам это было вполне по силам, но лейтенант запретил, сказав, что наша задача прежде всего — удержать причалы, вот-вот высадятся наши. Наверное, это было неправильно, сэр, потому что к немцам очень скоро подошла подмога, так возникла наша «передовая», по каменной стене и проезду между складами. Хотя не знаю — может быть, было бы то же самое, только чуть дальше.

Через полчаса подошли катера, с них стали выгружаться десантники, наш второй эшелон. Все шло по плану… и тут немцы ударили из минометов — сразу, массированно, прицельно. После оказалось, их корректировщик сидел в башне портовой конторы и отлично все видел — эту сволочь удалось сковырнуть лишь на следующий день! И были разрывы еще чего-то крупнокалиберного — гаубицы, калибром не меньше шести дюймов! Нет, паники не было, мы пытались выйти из-под огня броском вперед — но у немцев возле стены уже было не меньше десятка пулеметов, нас прижали к земле! И два катера горели, расстрелянные при разгрузке, на одном взрывался боезапас — а остальные поспешно уходили в море.

Помню, как наш лейтенант орал в рацию, требуя подавить этих проклятых гуннов. И вроде бы его призыв услышали, несколько снарядов пяти- или шестидюймовых, с эсминцев или крейсеров, разорвались у немцев за спиной. Но нам это не помогло, мы никак не могли понять, откуда стреляют минометы, было просто не поднять головы, людей выкашивало осколками, мы ничего не могли сделать! И никак не удавалось атаковать, нельзя было продвинуться вперед, там дальше было очень неудобное место, простреливаемое насквозь. И нас было слишком мало!

Ночь, день. Где наши главные силы? И где эти чертовы макизары? У нас был клочок берега, наверное, в треть мили в ширину, и ярдов триста в глубину. И не больше сотни людей в строю, это вместе с уцелевшими из второго эшелона, и включая легкораненых. Отборные коммандос — да тут

пехота из окопов прошлой войны справилась бы не хуже! Что было делать с тяжелоранеными — ужасно было видеть, как они умирают без помощи, мы могли их только перевязать, и все! Кто-то предложил выслать к немцам парламентеров, чтобы передать раненых хотя бы в немецкий госпиталь — ему ответили: «А ты помнишь, что гунны сделали с американцами в Лиссабоне? И тот русский фильм, «Обыкновенный фашизм»? Эта война — не та, что была двадцать пять лет назад! Для нацистов чуждо христианское милосердие, потому что для них любой, кто не их «арийской расы», это вовсе не человек!»

Там был камень, даже не окопаться — так что мы лежали, укрывшись кто где может. А немцы били из минометов, если видели где-то движение, и осколки рикошетили от стен, от стояков портовых кранов, секли людей, как топором. Лишь около полудня мы заметили в башне, возвышающейся над берегом, блеск оптики, там сидел наблюдатель-корректировщик. И по нему врезали из всех наших уцелевших пулеметов! И вроде не промахнулись, потому что минометный огонь сразу стал гораздо реже и не таким метким. Зато появился танк, встал от нас ярдов за пятьсот, на берегу, правее нас, и открыл огонь из пушки. Тогда и погиб наш лейтенант, от осколка снаряда. После немцы поднялись в контратаку, но у нас еще были патроны, мы хорошо дали им прикурить! Я тогда, кажется, убил троих. Потом мы перебрасывались с гуннами гранатами через ту самую стену, они были с той стороны всего в нескольких шагах, мы слышали их команды и крик. И по нам стрелял этот чертов танк, с фланга, вдоль всей позиции — хорошо, что у него была пушка не крупнее нашей шестифунтовки, так что еще можно было терпеть.

Затем мне показалось, к немцам пришла подмога, мы слышали за стеной топот множества ног и голоса, совсем не похожие на лающие немецкие команды. Мы даже подумали, что это наконец появились французы, нам на помощь — но в ответ на наш крик снова полетели гранаты. Там явно готовились к атаке — и стена не была преградой для подготовленного солдата, подобные ей мы одолевали на тренировках за секунды, когда один становится уступом, подставляя спину, или двое подсаживают третьего. Нас осталось едва три или четыре десятка боеспособных, сейчас немцы захлестнут нас, задавят числом — а у меня последний магазин к «стэну», и одна граната, у других примерно то же самое. Джиу-джитсу? Да вы что, сэр, против множества вооруженных солдат, тут лишь скорее поднимать руки, пока не застрелили — но мы знали, что гунны нас, коммандос, в плен не берут! Был бы я из морской пехоты, имел бы неплохой шанс дожить до репатриации, уже скорой, ведь немцы проиграли войну — но меня, скорее всего, просто расстреляют, быстро и без мучений. Может, сделать, как русские — я слышал, они последней гранатой взрывали и себя, и обступивших их джерри? Или все же надеяться, что не все там фанатичные наци, есть и те, кто испытывает к нам уважение, как солдат к солдату?

И тут Фредди Буровский бросился к стене с гранатой в руке, крича что-то непонятное, но очень злое. Я слышал, что он был русский — его отец сражался против большевиков в ту войну, а после остался в Британии. Он был рядовым, даже не сержантом — но отчего-то я поспешил за ним и тоже швырнул свою гранату через стену, и еще кто-то последовал нашему примеру. За стеной рвануло, там истошно заорали, затем к нам прилетела немецкая граната с длинной деревянной ручкой, но Фредди метнулся к ней, как теннисист за мячом, схватил и перебросил обратно с диким криком: «Polundra! Pomirat, tak s muzikoj, suki!» Там снова заорали, раздался лай немецких команд, и поверх стены обрушился целый шквал огня из нескольких пулеметов — будто джерри сами ждали нашей контратаки и боялись ее. А после что-то ударило меня в голову — и темнота.

Когда я пришел в себя, то был уверен, что нахожусь в плену, и вспоминал слова: «Могу сообщить вам лишь имя, номер части, остальное будет нарушением воинского долга». Но повернув голову, увидел, что лежу в том же каменном сарае у стены, а вокруг наши. Мне сказали, что Фредди схватил еще одну гранату от джерри, хотел так же перебросить назад, но она взорвалась в его руке, и просто чудо, что кроме него никого не убило — я всего лишь получил по каске осколком, еще четверых посекло, но из них трое боеспособны. А немцы так и не атаковали — не знаю почему.