Морской волк. 3-я Трилогия

Савин Владислав

Мы готовились. Войска пополнили до полного штата, запасы подвезли, даже автомобильный мост через Одер, немцами разбомбленный, успели восстановить, в дополнение к понтонным переправам. У нас все те же СУ-54-122, а в другие части новая техника поступает, Т-54 уже со 100-миллиметровой пушкой, какие в феврале в одной Первой Гвардии были, и тяжелые ИС вместо КВ-54. Хотя я и прежде слышал, что те КВ в разговоре тоже уважительно «Сталинами» звали — слухи ходили, что хотели с самого начала так, в честь Вождя, но Иосиф Виссарионович воспротивился по скромности, сказал, КВ с первого дня на фронте известны, так пусть эти тоже КВ будут. Теперь, выходит, уговорили все ж — ну значит, будут называть эти, «Ис второй». Надеюсь, что в бою оправдают — пушка у них такая же, как к нас, а броня, рассказывали, в лоб снаряд «королевского тигра» держит с пятисот метров, да и сбоку гораздо солиднее, чем

у нас. На вид кажутся чуть ниже и шире КВ, башня просторнее, отчего выглядит более приплюснутой, в ходовой части два ряда катков малого размера, а не одни большие, как у КВ, Т-54 и наших самоходок, и спереди броня углом, как морда или щучий нос, мехвод сидит посередине, а не слева. Сильнее фрицевского «короля», и в то же время лишь немного тяжелее СУ-122-54, до пятидесяти тонн не дотягивают. А главное, есть у них две совершенные новинки — во-первых, стабилизатор пушки, по вертикали уже не скачет на ходу, можно без остановки стрелять, был разговор, что и на некоторых Т-54 такое есть, но я пока не встречал. А во-вторых, прибор ночного видения у мехвода. Не у командира, потому что дальности на полста метров едва хватало, для танкового боя совершенно не годится, а вот для ночного марша, не включая фар, в самый раз. И опять же, слухи ходили, что у осназа такие очки есть, что ночью в них видно как днем, и вдали — думаю, враки, потому что даже танковый прибор слишком велик и тяжел, чтобы на голове его таскать, а еще аккумуляторы к нему, сколько должны весить? (Прим. автора — в нашей истории, инфракрасный прибор ИКН-8, для механика-водителя Т-34, был испытан летом 1944 года. А самые первые попытки были еще до войны, на БТ-7, приборы «Шип» и «Дудка»).

Знаю же я эти подробности про новые машины, потому что вроде даже хотели и нас, самоходов, то ли на них перевооружить, то ли командирский танк в полку заменить на ИС, для единообразия калибра. Так что я в «Сталине-2» и внутри посидел, позволили, и даже по полю проехался. Но перевооружать нас все же не стали — другая машина совсем, людям надо привыкать. И командирский, тоже неудобно, если будет от прочих машин полка сильно отличаться, а так Т-54 во всем, кроме пушки и башни, с самоходами единообразен. Потому, и правильно, что не стали — до Победы довоюем на прежнем, всем наши машины хороши, не жалуемся.

Помирать, конечно, не хотелось, в самом конце войны. Но все понимали, что дальше жить в одном мире с фашистами нам никак нельзя. Тем более что фрицы обнаглели уже настолько, что стали к нам в траншеи свои листовки бросать — не «рус, сдавайтесь», на такое даже у Геббельса ума хватило, а что скоро будет заключен мир, зачем вам кровь проливать, вы в Германию входите, и мы там будем защищать каждый дом, и все такое. Так поверили вам уже однажды, до двадцать второго июня — теперь не поверим! Передышки хотите, чтобы после снова напасть — не дождетесь! Жить охота, конечно — но еще больше хочется, чтобы никогда больше нашим детям и внукам не пришлось с фашистской мразью воевать. Так что — последний бой, и Победа. Пятьдесят километров до Берлина — это, считай, четверть заправки, даже если не по дороге, а напрямик.

Впрочем, затишья на плацдарме и не было. В феврале, и где-то до двадцатых чисел марта, в воздухе шло такое месилово, что как у нас шутили, тут скорее сбитым самолетом по башке получишь, чем бомбой. И падали в большинстве фрицы — говорили, что нас прикрывают настоящие асы из гвардейских истребительных полков, да и зениток здесь было просто немерянно, от трофейных немецких «носорогов» калибра сто двадцать восемь, до пулеметов ДШК. И на переднем крае было жарко — немцы копались в земле, стараясь окружить плацдарм непрошибаемой полосой укреплений, ну а наши мешали, работа была в основном у артиллеристов, но и пехота без дела не оставалась, пару раз было, мне рассказывали, что немцы строили свой укрепрайон за своей первой траншеей, наши же, эту траншею захватывали, и начинались бои в недостроенном лабиринте ходов сообщений, колючей проволоки, минных полей, ночами резались разведгруппы, днем бывало, доходило и до разведки боем, силами до нескольких батальонов при поддержке артиллерии, но наш полк участвовал в этом лишь однажды, поддерживая атаку огнем из-за линии наших траншей, даже передний край не переходили. И потерь не несли — а пехоте иногда доставалось. Но немец был уже не тот — в обороне огрызаться еще мог, и сильно, а вот развить тактический успех контратакой, уже не получалось.

Тринадцатого — началось. Скажу, что такого артобстрела я прежде еще не видел. И бомбардировщики шли на запад волнами — наши, судя по тому, что зенитки молчали. «Залпы тысячи орудий

слились в протяжный вой» — а что бы написал поэт, увидев и услышав это, «катюши», «тюльпаны», и тяжелые гаубицы, в сравнении с пушками тех времен? Мы уже были знакомы с немецкой манерой обороняться — тут и минный лабиринт, и замаскированные противотанковые батареи, и скрытые лежки фаустников, с заблаговременным запасом фаустпатронов. И надо было вычистить все это огневым валом, причем не только фугасами, «катюши» стреляли и термитом, там все сплошь горело, как огненная река, немецкая артиллерия отвечала слабо и эпизодично. В одиннадцать — и мы пошли вперед.

Наш полк был придан Девятому танковому корпусу, в составе Третьей Ударной. Работа была привычная, идти во второй линии, за танками, и гасить всех опасных. Немецкий передний край мы прошли легко, забота была лишь держаться линии вех, воткнутых саперами. Основу фрицевской обороны составляли «шверпункты», аналог наших «опорных пунктов ПТО», от одной до трех батарей, причем немцы нередко даже противотанковые пушки умудрялись ставить в блиндажах, все окружено двумя-тремя рядами траншей полного профиля, и минометная батарея в окопах, пулеметные дзоты, а иногда и броневые колпаки, и конечно, проволока и мины, гарнизон такой полевой крепости составляла, кроме артиллеристов, пехотная рота, которая выделяла пулеметчиков и в траншеи между «шверпунктами», эти пулеметы также часто были в добротно сделанных дзотах. А вся система огня была построена в расчете на свой фланговый огонь — атакующие прорвутся, где сопротивление слабее, и попадут в мясорубку, на пристрелянных и заминированных рубежах.

Так мы тоже ученые. И — снарядов не жалеть! Впервые в этой битве наши войска массово применили боеприпасы «объемного взрыва» (тогда я про их устройство ничего не знал, они считались секретными, и само название я услышал гораздо позже, уже в Китае). Хотя вроде бы, единичные случаи их использования были и раньше — и правильно, надо же было сначала испытать! — но я увидел вблизи их действие лишь тогда, под Берлином. «Хлопушки», как их называли в разговоре наши бойцы, были, по более поздним меркам, откровенно слабоваты, но когда их применяли в большом числе, это было нечто! «Шверпункт» будто выметало огненной метлой — впрочем, и на отдалении от взрыва, или внутри блиндажей, мы находили трупы фрицев, без видимых повреждений. Работала 6-я тяжелая минометная бригада, «тюльпаны», на исходном рубеже боеприпасы подавались с грунта, чтобы не тратить возимый боекомплект. Были в танковом корпусе и возимые минометы того же калибра, двести сорок, и более легкие, сто шестьдесят. Говорю про минометчиков, потому что они нас поддерживали при прорыве немецкого фронта, артиллерия была сосредоточена в основном, левее, и еще за Одером, на нашем берегу.

И когда вперед шла наша пехота, немцы почти не стреляли. Слышал, что у них в траншее были прикованные цепями пулеметчики, из штрафников, или вообще не фрицы. А затем в прорыв вошли мы, как принято было еще на Висле, первый мобильный эшелон наступления, наш Девятый танковый, еще Двенадцатый мотострелковый, и две танковые бригады, 95-я и 108-я, эти больше на подхвате, у них машины старые еще, Т-44, и даже Т-34-85, «пятьдесят четвертые» прежде всего гвардейцам шли, в танковые армии, затем в гвардейские танковые корпуса, ну а отдельные бригады и полки (не гвардия) получали технику в последнюю очередь. Ну а ИСы были у соседей, в 47-й армии, 70-й гвардейский тяжелый полк, они левее нас наступали, обеспечивая стык с Пятой Ударной, идущей прямо на Берлин!

Одер был от нас километрах в четырех справа. И мы шли вдоль него, благо здесь он отклоняется к западу, вглубь Германии. Местность была ровная и открытая, от Одера до железной дороги, протянутой параллельно ему, также километра в четырех, но левее. Немцы держали оборону у берега, таким образом мы охватывали их с тыла, тем более, после обработки нашей артиллерией с правого берега. И снова нашему полку не пришлось сделать ни одного выстрела, в бой вступала пехота, при поддержке танковых бригад. А мы рвались вперед.

Настоящий бой был у деревни, на карте носящей название Нойлевин. Тут у немцев был штаб корпуса, тыловая база, и какие-то части резерва, на позиции рядом стояли тяжелые зенитки, а от берега через деревню шла дорога, и по ней в Нойлевин втягивалась колонна войск. Это спешила отойти с берега гренадерская дивизия, чтобы не подвергнуться участи своих соседей к югу. А звание «гренадерская» в немецкой пехоте — то же самое, что у нас гвардия. Хорошо, что мы так рвались вперед, немцам не хватило получаса, чтобы их походные колонны вошли в Нойлевин, у фрицев даже в деревне дома прочные, камень и кирпич, часто с такими же заборами вокруг — почти укрепрайон!