Морской волк. 3-я Трилогия
Шрифт:
— Старшой, если Гитлера увижу, стрелять? — спрашивает подошедший Булыгин — если приказ был, живым его. Тогда неясно, что за дохлого — то ли Героя, то ли трибунал?
— Ты что, Адольфа от прочих отличишь, в прицел, издали? — отвечаю я — сказал же: валите всех, кто «не наши», кого увидите вне поезда. Но приоритетно — огневые точки. Ваш калибр любую их броню прошьет. Ты главное, нас с фрицами не перепутай!
— Обижаешь, старшой! — говорит Булыгин — а правда, что там и фрицевские бабы в поезде есть, всякие там радистки, секретарши? Их тоже валить?
— Е-мое, тебе приказ непонятен? Ты подумай, какие это бабы, к самому Гитлеру допущены! Фашистские фанатички, из тех, кто абажуры из кожи узников концлагерей себе заказывали! Не женщины, а твари — я бы такой, даже ради
Копаем. Когда рядом взрываются почти что двенадцатидюймовые, рядом лучше не стоять! Помню, как у Зеелова побывал под обстрелом французской тяжелой батареи, калибр триста сорок, так было страшно, честно скажу… Андрюху нашего убило! Тогда, голову поднимаю, как завершилось — и вижу, опрокинутый танк, не разбитый, а именно опрокинутый близким разрывом. Теперь же у вас лишь немногим слабее прямо под вагонами рванет — ой, что будет, если Кравченко все правильно рассчитал, то бесноватый на всю оставшуюся недолгую (до петли) жизнь останется заикой. Надеюсь, что на этот раз фюреру его удача не поможет — трижды ведь на него покушались, и везло, ну теперь не выйдет! Если только он в поезде есть — то или сдохнет, или с нами! Вот ведь точно — ждать и догонять, хуже нет!
Апрель — зелени настоящей нет еще. Можно видеть дома города Тальхайм, отсюда километра полтора. Что мне нравится в немцах, так это их орднунг, запрещено, и все тут — хотя если бы и у нас, армейское подразделение оцепило район с приказом, спецоперация, внутри работают те, кто надо, а вам лишь смотреть, чтобы никто не вошел, ничему не удивляться и вопросов не задавать — нашлись бы желающие проверить? Много после и обыватели в городе, и даже эти зольдатен будут нам благодарны за освобождение от гнета нацизма — так, наверное, пропишут в книгах по истории, лет через двадцать? Надеюсь, что маршрут не изменят, и время следования не изменят. А живой будет Гитлер или нет… вообще-то хотелось бы увидеть его в петле, а то что за смерть, когда он даже почувствовать не успеет? А если фантасты правы, и мы после всего лишь в другой параллельный мир переселяемся, и значит, эта мразь тоже? Вселится, хоть в диктатора, хоть в «чикатилу», это как повезет — знал я давно, на гражданке, одну мелкую сволочь, с очень подленькой философией, совсем ничтожного человечишку — но если бы ему волю дать, такой бы фюрер получился! А, плевать — делай что должно, что правильным считаешь, и все тут!
Лючия у меня за спиной — галчонок, ну что бы тебе дома нас дожидаться! Все же не ваше это дело, война — если только не Отечественная, когда для всего народа вопрос, жизнь ли смерть. Так ясно уже, что наша победа, и сами уже управиться можем, без вас. А уж если ты не ошиблась, и правду мне вчера сказала…
Что сын у меня будет, в этой реальности. Или дочка. И как ты в СССР поедешь — иностранка, католичка, к теплу привыкшая — да еще при том, что я сам по себе живой секрет уровня «ОГВ», особой государственной важности, как все гости из будущего? Хотя вопрос — с иностранками нельзя, а с теми, кто из соцстран, как Народная Республика Италия? Или с принявшими советское гражданство? И вроде бы, католицизм у нас врагом не считается, о чем там Папа со Сталиным договорились? А Лючия, она такая, вполне может и до Кремля, и до Святого Престола дойти!
— Волк-3. Бронепоезд.
— Центр. Пропустить.
Доклад от «восточной» группы. И ответ ей, что мы готовы, и укрылись, немцы ничего не должны увидеть. Все следы работы на полотне зарыты, окопчики замаскированы. Ну а перехватить наш разговор по УКВ, это фантастика. Последние остатки прежней роскоши — радиогарнитуры двадцать первого века, с шифраторами — не зная код, даже на этой частоте услышишь лишь шипение вместо разговора.
Проскочит, не заметит? Должен спешить, не останавливаться, не замедлять ход — за ним же спецпоезд фюрера, всего в километре позади, это меньше минуты ему идти, чтобы угроза столкновения возникла! Идет быстро, по моей оценке, за семьдесят км. Уж могли бы заговорщики какой-нибудь товарняк вперед выпустить, чтобы путался под ногами, не давал разогнаться? Ага, и нам бы работать не дал! Наверное,
Ну вот, проскакивает мимо — впереди две платформы, на одной просто мешки с песком, на другой из-за таких же мешков видны каски и стволы. Затем две бронеплощадки, башенные, каждая с четырехствольным «фирлингом», бронепаровоз, снова две бронеплощадки, и две платформы. Вагоны крупнее, чем БТР, так что там в каждом может быть по шестнадцать солдат десанта, пехотное отделение, и на платформах по столько же, итого по нашей мерке рота. Без остановки — а по меркам партизанской войны у нас, перед мостом вполне мог остановиться, высадить десант, осмотреть путь. Но не было тут партизан — и немцы бдят лишь «потому что положено», а не от души.
Шум слева, от ушедшего бронепоезда, стихнуть не успел — уже справа доносится. Вот он, «Америка», имеющий собственное имя поезд фюрера! Идет. Представляю, что сейчас Кравченко чувствует — профессор минно-взрывного дела, спустивший под откос не один десяток вражеских эшелонов. Пожалуй, и я с ним тут соперничать не могу — все ж для подводного спецназа эта задача не была профильной, мы конечно умели взрывать все, но чтобы такой опыт? В самых разных условиях, различными средствами — то, что Кравченко задумал сейчас, это принцип «нахалки», когда партизан, замаскировавшийся у путей, выскакивает и ставит мину прямо перед поездом, уже не успевающим затормозить — нет, никто у рельс не лежал, я имею в виду точнейший расчет на глаз, скорости поезда, времени и расстояния. Чтобы немцы начали гасить скорость — а то при восьмидесяти километрах, мясорубка в вагонах гарантирована и без падения в овраг. Так сработать должны не одни мины!
У партизан были и такие операции — подрыв поезда с взятием «языка» и документов из штабного вагона. Проводились, как правило, по приказу с «Большой Земли», и партизаны их очень не любили, поскольку потери, причем самых ценных людей, минеров, были велики. И у нас было бы так — если бы не радиовзрыватели, координация действий по радио, и «тяжелые» снайперы — отсутствующие в это время в той истории, откуда мы пришли. «Фузея» все ж не совсем ПТР, меткость у нее повыше. А снайперы, с ней работавшие, в этой Советской Армии выбирались из лучших. А Герой Советского Союза Пилютин действительно «стрелял как бог» — особенно зная, кого он сейчас должен остановить! Вопреки общему мнению, целиться надо не в паровозный котел — арматура занимает не так много места, и утечка пара не будет настолько критична, чтобы остановить поезд быстро. Партизаны стреляли из ПТР в цилиндры, а вот это уже не лечится никак.
— Давай! — как выдохнул Кравченко в эфир — гром! Гром!
Как было условлено. Чтобы сэкономить даже секунду, не тратя ее на позывные. Одно кодовое слово, означающее, начать! У Пилютина, в трехстах метров от нас, такая же гарнитура. И наихудшие условия стрельбы — поезд выходит из поворота, и стрелять надо с внешней стороны. Двум другим снайперским расчетам легче — они внутри закругления, цель лучше им видна.
Удары «фузей», больше десятка выстрелов за десять секунд. Вижу клубы пара у обеих паровозов — а ведь попал Петр Егорыч, и попал хорошо, что на другой стороне поезда мне отсюда не видно. И поезд замедляет ход, не так быстро, как хотелось бы, но точно замедляет! А когда остановится, то не сможет и сдвинуться с места — сейчас же его несет вперед, он уже на нашем «минном поле»! Но взрывать рано — надо, чтобы он оказался в удобном положении для работы штурмовых групп.
Слышу крик офицера на передней бронеплощадке. Обе зенитки крутят стволами, изготовились открыть огонь — но цели не видят! Снайперы отошли на запасные позиции, не стреляет никто. А вот охрана в поезде изготовилась по-боевому, это плохо. Смотрю, как на третьем с конца вагоне на крыше откидываются люки, и выдвигаются турели со спаренными пулеметами, как на бомбардировщиках. И в бортах вагонов открываются амбразуры, и высовываются пулеметные стволы — по одному на вагон, очевидно, в купе охраны. И что хуже всего, там, в поезде, радист уже надрывает эфир, вот посмотрим, сдержит ли Роммель свое слово?