Мосад, Аман и все такое…
Шрифт:
Второе письмо от Бен-Гуриона вдова Тобянского получила почти полгода спустя. В нем говорилось: „Расследованием установлено, что ваш муж был невиновен. Его смерть была трагической ошибкой. Подобное не должно было случиться никогда. Виновные будут наказаны…“
7 июня 1949 года останки Меира Тобянского были перезахоронены с воинскими почестями. А 19 июля начался третий суд над Исером Бери, бывшим руководителем израильской разведки, ныне — частным лицом без определенных занятий. 23 ноября он был признан виновным. Суд учел напряженную обстановку, в которой происходило расследование дела Тобянского. Суд учел также тот факт, что действиями Бери руководила исключительно преданность своему долгу и честное (хотя и специфическое) понимание своих обязанностей. Бери был приговорен к условному наказанию: „Тюремное заключение сроком на один день, от восхода до заката солнца“.
Утверждают, что в разгар суда над Бери на стол к Борису Гуриэлю легла перехваченная израильскими
Как бы то ни было, на следующий день после вынесения приговора президент страны помиловал Бери и уберег от однодневного позорного заключения.
Исер Бери умер в 1958 году сломленным и разочарованным человеком. Его друзья продолжали считать его героем. Он действительно был, если угодно, героем — только тип его героизма принадлежал прошлому. История безжалостно убирает со сцены прежних героев и вызывает новых, когда ей это требуется. Она не обходится без них — она их просто меняет. Попытка оставаться верным только прошлому чаще всего оканчивается трагически.
Первые годы существования Израиля тоже были героической эпохой — достаточно вспомнить Войну за Независимость, прием репатриантов из арабских стран и все последующее, вплоть до победоносной Синайской кампании 1956 года. Но это уже был другой героизм и другая эпоха. Главным ее содержанием было постепенное отступление взбаламученной „революционной стихии“ в государственные берега. В считанные годы ушли со сцены лихие „партизаны“; недавние подпольные группы превратились в респектабельные политические партии; кибуцники сменили подпоясанные косоворотки на дипломатические фраки; на смену героям-одиночкам шли политики, администраторы, профессионалы — и чиновники. На первый взгляд казалось, что Израиль быстро превращается в „обычное“ государство. В действительности он, конечно, все еще оставался — и частично остался до сих пор — революционным обществом, хранящим традиции поселенческого эгалитаризма, сионистского политического плюрализма и пионерского демократизма. И, как мы уже говорили, эти традиции непрерывно вступали в острейший конфликт с той, весьма пахнувшей тоталитаризмом, государственностью, которую Бен-Гурион и его партия навязывали стране — в интересах ее же выживания. В сущности, это была борьба за то, каким будет государство Израиль. И в конечном итоге в этой борьбе не оказалось победителей. Она кончилась временным и неустойчивым компромиссом, который предвещал новую фазу конфликта. Но то была титаническая борьба, и она породила титанов. Первым из них был, конечно, Давид Бен-Гурион, который наложил сильнейший отпечаток своей сложной, тоталитарной и демократической одновременно, личности на всю эпоху. Но Бен-Гурион не был единственным. В политике рядом с ним — или против него — поднялись Голда Меир, Моше Даян, Менахем Бегин, Моше Снэ и многие другие. В истории израильской разведки новая эпоха тоже заявила о себе восхождением авторитарного руководителя нового типа. Им был Исер Харэль.
После падения Бери руководство Аманом перешло к его заместителю Хаиму Герцогу, а от него, в апреле 1950 года — к Биньямину Джибли. Вскоре между Джибли и Гуриэлем начался тяжелый затяжной конфликт. Гуриэль утверждал, что Израиль остро нуждается в расширении прежде всего политической разведки, которая анализировала бы ситуацию в арабских странах и на этом основании оценивала данные разведки военной. „Если даже Аман обнаружит, что египтяне закупили новое оружие, — говорил Гуриэль, — это еще ничего не означает. Главное — узнать, что они с ним собираются сделать“. В отделе Джибли эти рассуждения называли „интеллектуальным теоретизированием“. Межведомственная борьба еще более осложнилась, когда Харэль стал на сторону Джибли, чтобы этим усилить свои собственные позиции. Кончилось тем, что в дело опять вмешался Бен-Гурион. 1 сентября 1951 года он провел новую реорганизацию разведки. Политический отдел Гуриэля был расформирован, его заменил обычный „исследовательский отдел“. Функции Амана и Шин-Бета были четко разграничены. И наконец в добавление ко всему (именно тогда!) был создан новый руководящий орган — Центральный институт разведки и. „особых поручений“, а попросту — Мосад. Вся эта структура была объединена в рамках координационного комитета,
Теперь, однако, борьба разгорелась между Шилоахом и Харэлем. Маленький Исер не уставал твердить, что Шилоах — никуда негодный администратор. Верно, он генерирует идеи, но это его и губит. Он способен целыми днями обсуждать с сотрудниками новую идею, а назавтра отбросить ее ради следующей, не менее фантастической. В конце концов, разъяренный Шилоах доложил Бен-Гуриону, что не может больше сотрудничать с Харэлем — кто-то из них должен уйти.
Ушел Шилоах. В сентябре 1952 года Харэль добился своего — он был назначен руководителем Мосада, а в начале 1953 года ему было возвращено и руководство Шин-Бетом. Фактически, он единолично подчинил себе всю израильскую разведку, потому что, будучи главой координационного комитета, или „Мемуне“, он контролировал также деятельность Амана. Исер Харэль долго и терпеливо шел к этой вершине, и теперь он наконец ее достиг.
Исер Гальперин родился в Витебске, в 1912 году. В шестна дцать лет он стал сионистом, в восемнадцать приехал в Палестину. Единственным имуществом, которое он привез с собой в Обетованную Землю, был револьвер и пачка патронов, умело спрятанные от таможенного досмотра. В Палестине Исер сменип фамилию на ивритское „Харэль“, поселился в кибуце Шфаим и вскоре женился на очаровательной веселой девушке по имени Ривка. Он был ее полной противоположностью — молчаливый, сосредоточенный, лишенный чувства юмора низенький человечек со стальной волей и бешеным упрямством. В 1935 году Исер и Ривка ушли из кибуца и переехали в Тель-Авив. Здесь Харэль вступил в Хагану. Вскоре его пригласили возглавить Еврейский отдел „Шай“. Отдел занимался слежкой за группами, которые соперничали с Хаганой на политической и военной арене — Эцелем и Лехи. Соперничество между различными течениями сионизма в йшуве не прекращалось даже в самые тяжелые времена борьбы с мандатными властями за создание еврейского государства, более того — тогда оно лишь еще более обострялось. Эцель, отколовшийся от Хаганы с самого начала, выступал против всякой сдержанности в отношении арабского терроризма, а затем — мандатных властей. Лехи, или группа Штерна, заявившая о себе в сороковые годы, отличалась еще большим экстремизмом. За этими тактическими разногласиями скрывались, понятно, более глубокие — политические; и после образования государства эти разногласия стали угрожать единству страны, которое желез ной рукой навязывал ей Бен-Гурион. 11 июня 1948 года руководитель Эцеля Менахем Бегин привел в тель-авивскую гавань корабль „Альталена“ с грузом оружия. И хотя он объявил, что это оружие предназначено для всей израильской армии, а не только для Эцеля, Бен-Гурион воспринял инцидент как угрозу гражданской войны. Он приказал атаковать „Альталену“. Вслед затем, в течение нескольких дней, были ликвидированы склады оружия и тайные явки Эцеля по всей стране. Данные об этих складах и явках добыл глава Еврейского отдела „Шай“ Исер Харэль.
Все это происходило в дни первого перемирия между: евреями и арабами. Вскоре перемирие рухнуло, и Война за Независимость возобновилась. Посредник ООН граф Бернадотт, пытавшийся наладить новое перемирие, действовал не особенно активно — все его симпатии явно были на арабской стороне. Неудивительно, что когда 17 сентября машина Бернадотта попала в засаду на узких иерусалимских улицах и посредник ООН был в упор расстрелян неизвестными людьми, подозрение прежде всего пало на евреев. Ответственность за убийство взяла на себя доселе неизвестная организация „Национальный фронт“. Но уже на следующее утро Исер Харэль явился к Бен-Гуриону, утверждая, что за вывеской „Национального фронта“ скрываются люди Лехи.
Версия Харэля давала Бен-Гуриону возможность окончательно решить проблему сепаратистов из Эцеля и Лехи, обеспечить целостность государства и одновременно ослабить своих давних идеологических и политических конкурентов. Конечно, он сознавал, что на стороне Эцеля и Лехи были решительность, военная подготовка, а главное — популярность, завоеванная героической борьбой против арабов и англичан. Но государственные и политические соображения перевесили. К тому же Харэль заверил, что операция будет молниеносной и безболезненной: в его распоряжении были все адреса и явки Эцеля и Лехи. Бен-Гурион отдал приказ.
Той же ночью армейское подразделение Моше Даяна провело сотни арестов. На следующий день, 20 сентября, начальник генерального штаба Игаэль Ядин предъявил ультиматум отрядам Эцеля в Иерусалиме — основной военной силе организации. Бегин принял ультиматум. 30 сентября Харэль собственноручно арестовал в Хайфе последнего руководителя Лехи Фридмана-Елина. Эцель и Лехи как независимые боевые организации перестали существовать. Их члены частично влились в единую израильскую армию, Цахал, частично ушли в политику, создав собственные политические партии. Но отголоски посеянной этими событиями политической и личной ненависти сотрясали Израиль еще многие десятилетия спустя.