Мошенник на Поле Чудес

Сотников Владимир Михайлович

Вилька почему-то вспомнила, как Петич и Ларик ещё в самом начале лета смешно спорили друг с другом по поводу плохого настроения.

– А я тебе говорю, - кипятился Петич, - что не может быть во время каникул плохого настроения!

– При чем здесь каникулы?
– удивлялся Ларик.
– Ты что, во время каникул другим человеком становишься?

– Не другим, а свободным! Свободен выбирать любое занятие. Только сумасшедший может грустить при этом.

– Значит, я сумасшедший, - отмахивался Ларик.
– Когда нечего делать,

у меня всегда плохое настроение.

– Как это нечего?
– не понимал друга Петич.
– Что хочешь, то и делай.

– Вот именно... А что хочешь? Не знаешь. Это безделье, а не свобода. Хорошее настроение тогда возникает, когда занятие находится.

И Ларик рассказал, что иногда после школы, когда у него бывало плохое настроение, он заходил к своему папе в театр у Патриарших прудов. Он мог сидеть там часами, наблюдая, как актеры репетируют.

– Я им даже завидовал, - рассказывал Ларик.
– Только что видел, например, актера грустным и печальным, а через минуту на сцене - совсем другой человек. Смеется, жизни радуется. Полностью превратился в своего героя. Но для этого, конечно, талант нужен.

Вилька вспомнила, как сегодня Кит Китыч несколько раз назвал её талантливым ребенком. Насчет "ребенка" он, конечно, зря. А талант... Может, и правда у неё есть талант?

И ей так захотелось, чтобы быстрее наступило завтра! Чтобы снова начались съемки, чтобы поднялся веселый шум, который всегда царил на съемочной площадке. Она представила себя взрослой артисткой, которая не только снимается в кино, но и работает в театре. Ларик ведь говорил, что основное место работы актера - театр.

"Значит, я буду ходить в театр на работу?
– удивленно подумала Вилька.
– Как мама в больницу? Неужели это возможно?"

Вилька и сама не заметила, как сплелась у неё в голове цепочка мыслей. Сначала подумала про вредного Петича, потом про талант, потом про съемки, потом про театр. А потом...

"Могу же я просто погулять на Патриарших?
– подумала она.
– Там красиво... Погуляю - и вернусь домой, что такого? Пусть мальчишки сами по всяким дурацким катакомбам лазают. И подслушивают, и подглядывают, раз им больше ничего не интересно!"

В театр на Патриарших Вилька однажды ездила с Лариком, когда его папа попросил срочно привезти какую-то книгу. А сейчас совсем нечего делать, и надо найти себе какое-то занятие, как говорил тот же Ларик...

Вилька забежала домой совсем ненадолго. Только переодеться и попить холодного сока. Потому что в горле у неё ужасно пересохло от волнения. Через полчаса она уже сидела в полупустом вагоне метро, уносящем её в центр Москвы.

Вилька ожидала увидеть возле театра шумную толпу людей с билетами в руках, потому что времени было без четверти семь. В такое время люди как раз спешат на спектакль.

Но на афише у входа в небольшое старинное здание с колоннами крупными буквами было написано: "Сезон закрыт".

"Значит, и театр закрыт, -

подумала Вилька.
– Глупые затеи всегда так заканчиваются".

Она уже собралась повернуть обратно, как вдруг заметила, что дверь служебного входа открылась. Задребезжала сорванная пружина. Какой-то старик появился на пороге, зацокал языком:

– Ц-ц-ц, опять ты заскучала. И что за манера такая, больше часа нет у тебя выдержки! Завинтить твою пружину на шуруп, что ли? Гвозди, я вижу, тебе нипочем.

Вилька застыла в изумлении. С кем это он разговаривает? Получалось, что с дверью...

Она осторожненько подошла поближе и увидела, как за дверью в глубине коридора мелькнули люди в необычных одеждах. Откуда-то вырвалась и сразу умолкла музыка. Вилька как заколдованная медленно двигалась к двери. Вполне можно было сравнить эту дверь с разинутой пастью удава, который загипнотизировал кролика!

Старик посторонился, ничуть не удивившись Вильке, проплывшей мимо него. Наверное, он подумал, что чья-то дочка пришла к родителям на работу. А может быть, он просто не заметил девочку, потому что продолжал вполголоса разговаривать с дверью.

Вид у него был странный. Худой и высокий старик напоминал длиннющий гвоздь с кривой шляпкой. И смотрел он перед собой уж очень необычно. Никогда в жизни не видела Вилька, чтобы люди так смотрели на окружающий мир! В голове у неё быстро замелькали слова, которые могли бы назвать этот взгляд. Свысока? Презрительно? Высокомерно? Старик смотрел перед собой, задрав голову и прищурив глаза. Даже не прищурив, а чуть ли не полностью закрыв! Интересно, что ему удается увидеть?

"Может, он сумасшедший?" - подумала Вилька.

И сразу же решила: если это и так, то ведь сумасшедшие делятся на злых и добрых. И этот старик, наверное, все-таки добрый. Разве может злой сумасшедший так разговаривать с дверью, которая умеет открываться сама?

На стене в небольшом фойе висело огромное зеркало. В нем Вилька увидела и себя, и старика, и дверь, и длинный-длинный коридор, конец которого упирался в какой-то таинственный свет. Там был вход в зрительный зал. Ярко сияла сцена, а в полумраке зала темнели ряды кресел. В проходе между креслами стоял маленький столик, за которым под лампой сидел человек. Даже издалека, в полумпаке, Вилька сразу узнала отца Ларика. Потому что головы у них были абсолютно похожи. Точнее, не головы, а торчащие уши-лопушки.

Вилька во все глаза смотрела на сцену. Неужели она когда-нибудь сможет выйти на нее? Если бы зал всегда был таким пустым! Она похолодела, представив, как из темноты на неё смотрят десятки, даже сотни глаз. Нет, наверное, никогда она не сможет стать актрисой!

Вилька случайно задела сиденье одного из кресел, оно откинулось и громко стукнуло. Отец Ларика обернулся.

– Кто здесь?
– спросил он.
– Я же сказал, все свободны.

Как испуганная мышка, Вилька вышмыгнула из зала.