Московская сага (Книга 2)
Шрифт:
Никита с рулонами под мышкой вышел в соседнюю комнату, с потолка которой из-за люстры удивленно смотрел вниз озадаченный купидон. Пробежали по коридору адъютанты. Немедленно явились Никитин начальник штаба, зам по тылу, трое командующих армиями и ненавистный, глубоко презираемый человек, присланный еще летом 1942 года на пост начальника политуправления генерал-майор Семен Савельевич Строило.
До сих пор, глядя на совершенно облысевшего и какого-то как бы весьма солидного, респектабельного Строило, Никита не мог забыть презрения, которое он испытывал к нему в годы молодости. Разумеется,
Естественно, все штабные уже знали, что их план не принят, отправлен на доработку, однако еще не знали, что произошло ЧП, что комфронта возразил Верховному главнокомандующему. Узнав, обмякли. Никита внимательно оглядывал боевых сподвижников. Все забздели, кроме, кажется, Пашки Ротмистрова. Что происходит с людьми? На фронте не гнутся под снарядами, а здесь дрожат от тележного скрипа. Перед чужими - орлы, а перед своими - кролики. Что за мрак запятнал сознание русских? Какая-то страшная идея позора, связанного с этим издевательством, может быть, затаенный в каждом ужас перед пытками?
Пятеро мужчин оплывали перед ним, как толстые восковые свечи. Один только Павел Ротмистров, командующий Пятой гвардейской танковой армией, спокойно пощипывал усики, протирал интеллигентские очки и даже, кажется, слегка улыбался. Он первый поддержал идею Никиты о рассредоточении удара и отступать вроде бы не собирался.
Строило вдруг отошел к окну, вынул портсигар:
– Никита, давай чуток подымим?
Болван, несмотря ни на что, все-таки старался подчеркнуть, что между ним и комфронта существуют какие-то особые отношения. Как будто не знает, что я не перестаю требовать, чтобы его от нас отозвали. Не за соглядатайство, конечно, а за бездарность. Соглядатаи у нас, как всегда, в почете, только вот бездарности пока что - очевидно, на время войны - не совсем в ходу. Стройло дубовое, подумал вдруг генерал-полковник совсем по-школярски, воображает, видать, что мы сейчас с ним отойдем к окну, как два самых близких в этой компании человека, облеченных доверием партии, командующий и начальник политуправления.
– С какой это стати я с вами пойду дымить?– спросил он с нескрываемой враждебностью и высокомерием.– Подымите там один, Семен Савельевич.
И он развернул перед своим штабом карты и закрыл ладонью проклятый коридор, в котором должны были сложить головы его солдаты, примерно тридцать процентов личного состава.
Когда его снова пригласили в святая святых, Сталин грубовато спросил:
– Ну что, подумал, генерал?
– Так точно, товарищ Сталин, - весело и четко отрапортовал Никита.
Все вокруг заулыбались, особенно члены Политбюро. Ну вот, поупрямился немного парень, а теперь понял, что был не прав. Логика партии и ее вождя непобедимы. Даже Жуков размочил малость свой тонкий губешник, подумав: "Струхнул, говнюк".
– Значит, наносим один сокрушительный удар?– Сталин повел через коридор чубуком трубки. Интонация была все-таки вопросительная.
– Два удара все-таки предпочтительнее, товарищ Сталин, -
Ошеломленное собрание опять замкнулось в непроницаемых минах. Сталин две-три минуты стоял в задумчивости над полевой картой. Никита не был вполне уверен, что вождь там видел все, что надо было увидеть.
– Уходите, Градов, - замогильным страшным голосом вдруг сказал Сталин. Потом, словно опомнившись, поднял голову, посмотрел на побледневшего молодого генерала и, уже с простым раздражением, отослал его жестом здоровой руки: - Идите, еще подумайте! Не надо упорствовать!
Никита опять скатал свое имущество и отправился в комнату под купидоном, которую он уже окрестил в уме предбанником. За ним вышли Молотов и Маленков. Последний, евнуховидный молодой мужик, тут же насел на него:
– Вы что, с ума сошли, Градов? С кем вы спорите, отдаете себе отчет? Товарищу Сталину перечите?
Молотов взял Никиту под руку и отвел к окну. Лицо его, кучка булыжников, некоторое время молча маячило перед ним! За окном тем временем на фоне закатной акварели беспечно порхала компания пернатых. Булыжники наконец разомкнулись:
– Как здоровье вашего отца, Никита Борисович?
Странный поворот, подумал Никита, как будто он хочет показать, что он не только Молотов, но и Скрябин.
– Благодарю, Вячеслав Михайлович. Отец здоров, работает в Медсанупре армии.
– Да-да, я знаю. Очень уважаю вашего отца как врача и как советского человека, настоящего патриота.– На той же ноте Молотов мирно добавил: - Вам придется согласиться с мнением товарища Сталина, Никита Борисович. Другого пути нет.
Переведя глаза с дружелюбных булыжников Молотова на мрачно подрагивающее желе Маленкова, Никита подумал, что даже и здесь, в высшем органе страны, невольно возникла все та же излюбленная схема: злой следователь добрый следователь. И все мы по-прежнему зеки, какая бы власть у нас ни была над другими зеками.
Через пятнадцать минут опять призвали в "парилку".
– Ну что ж, генерал Градов, теперь вы поняли, что один сильный удар лучше, чем два слабых?– спросил Сталин. Он снова был как бы в неплохом расположении духа, лучился непонятным юморком.
– Два сильных удара лучше, чем один сильный удар, товарищ Сталин, развел руками Градов, как бы давая понять, что ничто его не убедит в противном. Рад бы, мол, сделать вам, джентльмены, удовольствие, да не могу.
– Ну, и какой же из этих ваших двух, - голос Сталина тут вдруг взметнулся под потолок, как у спорщика в кавказском духане, - из этих ваших двух сильных ударов будет главнейшим?
– Оба будут главнейшими, товарищ Сталин.– Никита накрыл ладонями те места на карте, где пройдут эти его два "главнейших" удара.
Сталин отошел от стола и начал прогуливаться в отдалении, попыхивая трубкой и как бы забыв о собравшихся. Никита опустился на стул. Люди вокруг не без любопытства ждали, как разрешится драма, в том смысле, при каких
обстоятельствах полетит с плеч голова генерал-полковника и как он проковыляет к выходу, таща под мышкой свою неразумную голову.