Московская сага (Книга 2)

Аксенов Василий Павлович

Руку она не взяла, но прошла вперед к "виллису" и по дороге с улыбкой обернулась на офицеров. Заметила, что мордатый восхищенно хлопнул себя по ягодице.

Уже начинались сумерки, хотя в небе над лесом все еще блестели в лучах солнца петляющие и кувыркающиеся истребители. Начавшие шевелиться танки бередили и разбрызгивали весеннюю грязь, подминали пласты слежавшегося снега. "Студебеккеры" зажигали фары, в их свете шевелились сотни голов, постепенно выравниваясь в маршевые колонны. Светляками роились в складках оврага огоньки сигарет. Фронт, надвигаясь на пустынную местность, заселял ее своей хлопотливой жизнью, а потом

уходил дальше, оставляя за собой несметные груды мусора и дерьма.

– Вот это машина!
– сказал усатенький ухажер, хлопнув по плоскому капоту "виллиса", которого уже повсеместно в советской армии величали "козлом".
– Знаете, мы их таскали по дну во время переправы через Днепр. Вытащишь на другом берегу, садись за руль, повернешь ключ - мотор немедленно заводится!

– Не преувеличиваете, капитан?
– улыбнулась Нина.

И опять все, что они говорили друг другу, означало совсем другое. Нине уже становилось невмоготу от этой шифровки. Между тем все не ехали, ждали "чубчика", который куда-то побежал за чем-то существенно важным, скорее всего, за "горючим", и уж, конечно, не для "виллиса".

– Нина, - вдруг негромко позвал кто-то из толпы. Она прижала ладонь ко лбу, ей показалось, что голос пришел из прошлого. Или из будущего. Или еще откуда-нибудь сбоку. Но уж только не из этой толпы солдат. Не из артистической бригады. Не от какого-нибудь "просто знакомого". В сумерках уже нельзя было различить лиц.

– Кто зовет?
– с вызовом крикнула она и отмахнула волосы со лба. Готова ко всему, даже к разочарованию!

Танковый прожектор на несколько мгновений осветил "виллис" и солдат вокруг, и в этом свете она увидела товарища своей тифлисской юности Сандро Певзнера. Боже, он и тогда-то был каким-то щемяще трогательным, а теперь, в мешковатой шинелишке с загнувшимися лейтенантскими погонами, стал истинным Чарли Чаплиным!

– Это я. Не узнаешь, Нина?
– Этот его дивный, грузинско-еврейский акцент!

Забыв мгновенно о своих ухажерах, Нина обогнула "виллис" и направилась к нему, вглядываясь из-под руки, как будто в несусветное далёко.

– Имя! Фамилия!
– крикнула она.

– Александр Певзнер, - пробормотал дурачок как будто бы в священном ужасе.

– Год рождения! Номер паспорта!
– еще громче крикнула она и тут уже, не выдержав, завизжав от неслыханной радости, бросилась ему на шею.

– Певзнер!
– хохотали сзади офицеры.
– Ой, сдохнуть можно Певзнер!

– Пойдем, пойдем, Сандро!
– Она потянула его за отворот шинели, резко врезалась в толпу, полезла по какому-то откосу, по раскисшей глине. Хохоча, будто в юности, будто в те блаженные тифлисские дни, она тащила его куда-то, сама не знала куда, лишь бы подальше от тех офицериков с их "козлом". Фары разъезжающихся машин иногда ослепляли их, она оглядывалась и видела его ослепленное то ли фарами, то ли счастьем, вот именно, сомнамбулически счастливое, болтающееся, как у марионетки, лицо.

Через несколько минут они выбрались на посыпанную щебенкой дорогу и, успокоившись, пошли по ней, держась за руки, словно дети. Время от времени мимо проходили колонны грузовиков или танки, и тогда они отшатывались на обочину, и Нина прижималась к Сандро. Он рассказал ей, что работает (язык его, видно, не выговаривал слова "служу") в агитбригаде Первого Украинского фронта, то есть

по специальности, художником, рисует вдохновляющие плакаты и карикатуры на врага, сотрудничает во фронтовой газете "Прямой наводкой!". Он слышал о ее несчастье и очень горевал:

– Поверь, Нина, я мало знал Савву, но он был для меня каким-то эталоном мужества, чести, понимаешь, каким-то был в моем воображении просто рыцарем.

– Почему "был"?
– сказала Нина.
– Совсем необязательно, что он мертв. А вдруг жив? Я, во всяком случае, жду.

– Правильно делаешь, что ждешь, - горько сказал Сандро, - но...
– и замолчал.

– Что "но"?
– Она нажала ему на локоть, заглянула в глаза. Говори!

– Ну, я просто слышал, что тот госпиталь, где он был, просто сровняли с землей...
– пробормотал он.

Топот сотен шагов приближался к ним из темноты, вскоре под светом Плеяд обозначились очертания пешей колонны. По бокам колонны вдоль обочин шли солдаты с ружьями наперевес. Время от времени они светили ручными фонариками по головам колонны.

– Пленных ведут, - сказал Сандро.

Они отстранились от приблизившейся колонны, а потом перепрыгнули через кювет и прислонились к стволу тополя.

Лучи фонариков иной раз выхватывали из темноты впалые небритые щеки, безжизненные, почти рыбьи глаза пленных, разрозненное обмундирование, немецкие пилотки, советские шинели, незнакомые оборванные погоны... В глухом говоре колонны стали различаться русские слова.

– Эге, да это похуже, чем пленные!
– цокнул языком Сандро.
– Это предателей ведут!

– Каких предателей?
– У Нины дыхание перехватило.
– Куда их ведут?

Сандро схватил ее руку, зашептал прямо в ухо:

– Их ведут за Харитоновку, в дубовую рощу, и там их всех кончают. Всех расстреливают и сваливают в овраг. Их очень много, Нина, вот что ужасно. Говорят, что там одни полицаи, нацистские прислужники, власовцы, но мне кажется, там есть и просто те, кто был в немецком плену. Ты же знаешь, у нас не признают своих пленных, всех считают предателями Родины... а мне кажется, я, должно быть, плохой офицер, да и вообще, какой я офицер, ты же знаешь, я художник, и больше никто, только художник... так вот, мне кажется иной раз, что это просто часть нации ведут мимо нас, за Харитоновку...

– Ты хочешь сказать, что они продолжают свое дело и во время войны, палачи проклятые?
– шепотом спросила она.

– А куда же они делись, Нина, как ты думаешь? В каждом соединении разбухшие отделы СМЕРШ, повсюду шныряют особисты...

Колонна продолжала тянуться мимо них, и вдруг Нину охватило ощущение, что кто-то знакомый только что посмотрел на нее из плотных рядов обреченных предателей. Просто мелькнуло какое-то знакомое лицо. Мгновенная вспышка. Все пропало. В ужасе она едва не задохнулась: это мог быть Савва! Так стекаются иногда невероятные совпадения, черти хлопотливо ткут сеть кошмара, и наконец выскакивает результат - комок ужаса! Отказываясь верить в смерть Саввы, Нина иногда представляла его военнопленным, а стало быть, по сталинской доктрине, предателем Родины. Нет, это не мог быть он. Лицо, мелькнувшее сейчас под пятном конвойного фонарика, было совсем юным, не Саввино лицо, да и вообще незнакомое лицо, просто лицо юнца, которого сейчас за Харитоновкой сбросят в овраг с дыркой в затылке.