Московские были
Шрифт:
Это ведь мой мужчина! Вот он рядом со мной, я желанна ему.
На следующий вечер мы снова убежали на море, немного подальше от всех, к ближним скалам. Снова купались голышом. Арман хоть и живет около моря, но плавает посредственно, он пытается ловить меня, когда я ухожу от него под водой и возвращаюсь кругами, не всплывая на поверхность. Придумали забаву: Арман, стоя по грудь в воде, делает из рук под водой кольцо, а я проскальзываю через него. Иногда он делает вид, что не смог поймать, а иногда ловит в такой момент и начинает опять целовать…
Даже сейчас, через сорок пять лет, я смутно помню наши вечера на море, хотя и
– Это у тебя впервые?
– Что впервые?
– Ты впервые влюбилась?
Не могла ответить что-то определенное. Не знала, что это. Любовь? Но я ведь ничего не знаю про любовь. В книжках все описывается совсем не так. Не знаю, что это со мной? Но мне хорошо. И это как награда за последние два года. За позор провала на экзаменах в университет, за два года тяжелой, всегда грязной работы, беспросветной скуки вечеров в общежитии. Ведь я чуралась женских выпивок, вечных рассказов, как спали с мужчинами и какие они скоты.
Да, как и всякая девчонка, в юности мечтала о любви. Нет, не о принце на белом коне – я реалистка. Откуда в нашем заштатном Зеленодольске взяться принцу? В моих мечтах это был инженер, любящий меня – молодую писательницу – и двоих наших детей: мальчика и девочку. Мы живем в уютной двухкомнатной квартире, в Москве или Ленинграде. В школе мечтала, что обязательно буду известной журналисткой или писательницей. Даже видела в мечтах свою первую книжку, вернее ее обложку палевого цвета. Только название никак не могла разобрать.
Я немного сторонилась всех в классе, особенно в старших классах. То, что по секрету рассказывали девчонки, казалось глупостями. А мальчишки что-то изображали из себя, пытались показать, что они уже почти взрослые, курили, матерились, не стесняясь даже нашего присутствия. Ко мне, почти отличнице, относились в классе настороженно: как же, на свидания не ходит, ни с кем не дружит. Воображала и заносчивая. Я не была заносчивой, просто не интересно было с ними общаться. Лучше читать книги, представлять себя в этих дальних странах, в эти давние времена.
Среди взрослых тоже не было кого-нибудь, о ком я могла бы мечтать, хотя бы воображать, что влюбилась. В кого влюбляться? Преподавателей мужчин у нас в школе было двое. Учитель по труду, или мастер, как он себя называл. Низенький пенсионного возраста, всегда в линялом, когда-то синем халате, вечно немного поддатый, совсем чуть-чуть. А второй – физрук. Этот всегда на уроках физкультуры или просто в коридоре нахально оглядывал нас, девчонок девятого-десятого класса. И всегда глаз был на попке или бюсте. Среди друзей отчима тоже не было ни одного симпатичного мужчины. Одни алкаши, алики, как называла их мама.
Анка ждет ответа. Но как ей сказать, что все это время мне некого было любить. Чтобы полюбить кого-то, хотя бы тайком, хотя бы так, чтобы он не подозревал об этом, нужно видеть кого-то реального: нравящегося учителя, красивого неглупого мальчика, мужчину, работающего рядом с тобой, приятеля отца, в конце концов. Ничего этого в моей
На работе тоже не в кого было влюбляться. В бригаде одни женщины. Не все, совсем не все по лимиту. Есть москвички, и их не менее половины. Они самые опытные и зарабатывают больше всех. Да, в управлении несколько бригад каменщиков, есть механизаторы. Там почти сплошь мужчины. Но что это за мужчины? Солидные отцы семейств или пьянчужки-молодежь. Конечно, ко мне приставали, пытались пригласить на свидание молодые парни из соседнего общежития. Но они мне не нравились.
Ответила Анке, что не знаю, влюбилась ли, но это так хорошо, так не похоже на жизнь в Москве. И сразу же перевела разговор на лагерь, на чудесный лагерь. В лагере действительно было хорошо: поездки в горы, в старую столицу – Велико-Тырново, а потом на Шипку. Поездка тяжелая, больше трех часов на автобусе в одну сторону, но интересно было смотреть, где стояли, а иногда и замерзали на посту русские солдаты. Запомнился поход на постановку софийского театра имени Ивана Вазова, приехавшего в Варну на гастроли. Правда, в театре я плохо понимала болгарскую речь, только некоторые слова, но ставили «Вишневый сад», а я эту пьесу знаю чуть ли не наизусть.
К сожалению, две недели пролетели быстро. Мы последний раз вместе с Арманом на берегу у скал. Он обещает писать, надеется приехать в Москву. Я ему верю, хочу верить. Прощаемся, и на следующее утро снова автобус, самолет, и я в Москве. Приехала в общежитие в рабочее время, девочки все на работе. Уткнулась в подушку и проревела минут пятнадцать – двадцать. А ведь перед этим держалась.
Потом вымыла лицо и полезла в чемоданчик, лежащий под кроватью. Вытащила заветную рукопись. Ну не рукопись, всего лишь тридцать вырванных из общих тетрадок листков, исписанных с двух сторон ровным почерком отличницы. Писала в девятом классе, прочитав «Алые паруса», а потом еще и еще рассказы и повести Александра Грина, стихи Волошина. Грезила синим морем, скалами, о которые разбиваются волны, крымскими виноградниками, сухими степями с высящимися там и тут курганами. Артур Грей и Ассоль, их любовь, алые паруса, уплывающие в синеву моря. Все смешалось в голове пятнадцатилетней девушки.
И я начала тогда писать свою «Повесть любви». Конечно, все происходило в Коктебеле. Откуда мне было знать, что это отнюдь не райский уголок. Моя героиня, только что окончившая гимназию, встречает здесь офицера, моряка дальнего плавания. Они гуляют по набережной, которой там и в помине нет (откуда она в деревне с семьюдесятью жителями?), вместе посещают Максимилиана Волошина и Марию Степановну Заболоцкую в их уютном доме. Едут на бричке в Феодосию смотреть картины Айвазовского. Моряк уходит в кругосветное плавание, а героиня стойко ждет его три года, отвергая многочисленных поклонников. И вот ее герой, ее мечта возвращается из плавания, повышенный в очередной чин, и на набережной делает ей предложение руки и сердца. А потом… потом я не знала, что писать дальше, и остановилась. Рукопись не показывала никому.