Московские эбани

Сулима Елена

— Да какая церковь — ей в монастыре бы пожить!

— Да кто ж её при малом ребенке в монахини возьмет?!

— Странная у нас система какая-то: пол жизни греши — лги, воруй, убивай, а потом пошел в монастырь, стал отшельником, потому что устал — и на тебе: чуть ли не святой!..

— А как же иначе-то?! Когда-то грехи-то замаливать надо.

— Может, сначала в монастыре пожить, философией пропитаться — как у буддистов…

— И не говори мне про всяких там язычников и басурман. Грех! Видно сама язычница, вот и Зинаиду страдалицу работы лишила. Денег бы дала выходное пособие.

Виктория промолчала о том, что денег она дала Зинаиде столько,

сколько хватит ей при умеренном образе жизни ещё месяца на три, а Зинаида, поссорившись с Викторией, даже не подумала отдать ей выданные подъемные, или пообещать отдать долг. К тому же после заявление соседки о том, что она язычница, (и это-то на исходе двадцатого века!) Виктории совсем поплохело: перед глазами пронеслись кадры из исторических фильмов, разъяренные рожи, костры… Сплошная святая инквизиция. Кочевряжестое пламя душ, готовое пожрать все и вся неясное, оттого и пугающее. А внизу ждал недавно приобретенный Фольцваген, но с уже сломанной сигнализацией, и его в любой момент могли разобрать на детали.

ГЛАВА 26

В самолете Борис чувствовал себя на взводе. Вадим, выпив немного ликера, сразу задремал. Борис надоел ему, не меньше чем Борису весь вместе взятый непонятный Таиланд. В салоне народа было значительно меньше, чем на пути туда. «Пацаны» видимо решили остаться в стране, где нет ИНТЕРПОЛА, или пропали навсегда, словно затонувшие шхуны, на дне притонов, плотно облепленные, водорослевидной нежностью таек.

Едва самолет взлетел, пассажиры расселись у иллюминаторов, так что ни на вторых, ни на третьих местах никого не было. Лишь один ряд сохранялся плотно — три женщины, из тех, кого называют матерыми, сидя в одном ряду сразу бросались в глаза. С краю сидела платиново-волосая бабенция лет под шестьдесят, в красной блузе расшитой павлинами, видимо, частенько выпивающая, но генетики столь мощной, что здоровья хватало на немалые дозы. С жаром её тела с трудом справлялись кондиционеры. Следующей была женщина лет за сорок, тоже блондинка, с проступающим сквозь все движения инстинктом парикмахерши всегда готовой стричь нагло, резко — не важно что: волосы ли, купюры у богатенького ухажера… Отбрить явно тоже могла не задумываясь. Третьей, у окна сидела так самая рыжеволосая бестия, думавшая, что с одного взгляда на неё все пакистанские мужчины падут к её ногам, а потом так незадачливо и презрительно плеснувшая Борису в лицо.

Увидев её, Борис сразу встал, приосанился и плюхнулся в незанятый пассажирами ряд перед ними. Ручки, перегораживающие сиденья, были подняты, можно было расположиться с комфортом. Развалился в пол оборота к ним, опираясь подбородком на спинку сиденья. Женщины тихо мирно распивали русскую водку, которую в Таиланде, при его жаре мог пить, разве что самоубийца.

— Ну что — присосеживайся. Стакан есть? — деловито хрипло пригласила Бориса самая крупная и самая старшая.

— А я пить с вами не собираюсь. — Замотал головой Борис, показав на свою зажатую в кулаке бутылку джина. — Я вон про чью душу пришел, — кивнул он в сторону рыжей, видимо, не узнавшей его.

— Я? — воскликнула рыжая. — Что тебе надо от меня?!

— Не узнаешь?! — зарычал Борис сквозь зубы.

— А что она тебе сделала?! — Возмутились её соседки.

Вадим, сначала наблюдавший за Борисом, хотел остановить его, посадить, в буквальном смысле, на место, но выпил ещё сто грамм ликера «Бейлис» и решил не обращать на него внимания. Общение с мягкими обходительными тайцами почему-то не вызвало у Бориса желания

впредь быть столь же предупредительным и не траться зря на разрушительную энергию раздражения. Наоборот — чем больше он с ними общался — тем больше росла степень его тайной агрессии. "Когда-нибудь он все равно должен был взорваться. Пусть сбросит пары в самолете. — Рассудил Вадим. — Иначе мне с ним в Москве не совладать". И погрузившись в дрему, краем уха слушал Борисовы тексты. Тут было чему подивиться:

— Да ладно. Мало ли что случилось один раз… — Успокаивали его женщины.

— Ага! Выходит — один раз не пед… — араз. — Круто набирал обороты Борис. — А не бывает так. Не выходит! Не получается!

— Да что ж ты такое говоришь то? — спросила, та, что стригла кого ни попадя.

— Вот видишь. Сам говоришь, что один раз ничего страшного. Отмахнулась от него старшая, имея ввиду истинный смысл сказанной им поговорки, а не то что думал он, вспомнив её.

— Это поговорка неправильная. Как раз для таких во-от. — Рычал Борис. — Один раз ещё как! Вот наркоман, к примеру, не может быть один раз. Или уж ты наркоман, или уж ты не наркоман. Вот и она мне за все и ответит, если такая крутая.

— Ща, она тебе ответит, её покруче тебя парни встречают.

— Да не успеют. Едва она с самолета сойдет, я её ещё до таможенного контроля за будку отведу и порву как лягушку. Думала, что в дороге все можно. Больше не встретимся, мол. А вот и встретились. Я специально на этот рейс билет взял. Все про тебя выяснил.

— Ах, вот как?! — кокетливо встрепенулась рыжая — виновница конфликта.

— А ты вообще молчи, я тебе слова не давал.

— Хорошо, помолчи, помолчи, подруга. — Закивала Старшая, — А тебя как зовут-то парень.

— Да не хочу я с вами знакомиться. — Отмахнулся Борис, чувствуя, что теряет силу.

— Меня — Нина Петровна. Можно просто: тетя Нина. Успокойся, парень. Не таких видела. Как звать-то?

— Борис. — Прорычал ему в спинку кресла. — Все равно она мне за все в Москве ответит! Да я в Шереметьево выйду, заведу её за ларек, ласково так, иль мои парни, что вона тама сидят, — кивнул он за спину. В салоне за ним у каждого окна сидели мужчины. — Заведут так, что отказаться не сможет. В засос обцелую! А потом!.. А потом разорву как… как жабу! И никакая её братва не успеет спасти.

Вадима передернуло от его слов. Женщины заверещали что-то успокаивающее. Народ сидевший неподалеку начал оглядываться. А Борис не унимался. Бездна ненависти ко всему клокотала в нем, выбрасывая на поверхность все новые и новые горячие фонтаны:

— Комсомольскую правду читаете? Как не читаете?! Я ещё пять лет назад самолет в Турцию раскачал! Кресла вырывал. Вона оно как! Комсомольскую правду читать надо! Там обо мне писали!

— Ой, как! — аж подпрыгнула, глядя ему в глаза, старшая и выронила стакан с водкой. Тут же стряхнула с себя капли, и спокойно попросила: Принеси-ка мне стаканчик, Боренька.

— Да я вам в швейцары не устраивался! — зарычал Борис с новой силой.

— Ой, да пожалей ты нас! — заныла парикмахерша в прямом и переносном смысле. Из чего ж мы пить-то теперь будем. У нас, что один стакан на троих должен быть?

— Два у вас стакана. — Поправил её Борис.

— Можно слова? — подняла руку рыжая.

— Нет. Слова не даю! — рявкнул Борис.

— А стаканчик возьмешь у стюардессы? У меня ж сто килограмм весу. Вставать трудно. — Перебила старшая.

— Стаканчик принесу. — Согласился Борис. — А слова не дам. — И пошел к стюардессам.