Московские каникулы
Шрифт:
Свет становится еще слабее. Теперь на веранде почти темно. Гайдамака включает карманный фонарик. Возвращается Л и д а с зажженной «летучей мышью».
Е л е н а (глухо). Станьте возле больного, Лида.
Лида становится рядом с Донниковым, тот пытается встать.
Сидите спокойно, больной. (Подходит к Донникову, осматривает его руку.) Здесь
Стиснув зубы, Донников кивает.
А здесь?
Донников только мычит в ответ.
У вас вывих плеча. Сейчас я вправлю.
Д о н н и к о в. Будет больно?
Е л е н а. Только одно мгновенье. Степан Игнатьевич, помогите, пожалуйста.
Зольный становится позади Донникова.
Д о н н и к о в. Доктор…
Е л е н а (не глядя на него). Что?
Д о н н и к о в. Мне кажется, мы с вами где-то встречались…
Как бы в ответ на эти слова Лида поднимает фонарь и освещает лицо Донникова.
Е л е н а (резко). Опусти фонарь!
Лида с недоумением опускает фонарь.
(С трудом.) Прошу вас, больной… помолчите… Держите крепче, Степан Игнатьевич.
Зольный обхватывает Донникова. Елена сильным и ловким движением вправляет вывихнутый сустав.
Д о н н и к о в. Ой!
Е л е н а (с огромным облегчением). Теперь все… (Делает шаг в сторону и опускается на пол без сознания.)
В а л ь к а (кричит). Мама!
Клеман бросается к Елене и приподнимает ее. Зольный оставляет Донникова, подходит к Елене и, опустившись на колени, слушает ее сердце.
М а р и я П е т р о в н а (с тревогой). Что с ней, доктор?
З о л ь н ы й. Кажется, просто обморок…
З а н а в е с.
Комната в домике на Холодной горе — окраине Харькова. Новогодняя ночь. Праздничный стол накрыт на двоих. В углу — украшенная елка с незажженными еще свечами. Из репродуктора громко звучит танцевальная музыка.
Е л е н а — ей двадцать лет — развешивает последние игрушки на елке. Властный стук, дверь тотчас же открывается, и входит Д о н н и к о в — ему немного за двадцать. Он в запорошенной снегом ушанке и короткой меховой куртке. Елена бросается к нему на шею.
Д о н н и к о в. Погоди, промокнешь…
Е л е н а (помогая
Д о н н и к о в (выключая радио). На станцию меня повезли в какой-то допотопной бричке… Саней, видишь ли, у них нет. Украинский климат не соответствует. (На окно.) Вот он тебе, климат.
Е л е н а (радостно). Чудесная метель! Как по заказу для сегодняшней ночи! (Становится на стул у елки.) Дай мне скорей спички!
Донников подает Елене спички, она зажигает свечи на елке.
Ну, рассказывай: материал собрал?
Д о н н и к о в. Мое начальство не один подвальчик настругает.
Е л е н а. Какая разница — напишешь ты статьей больше или меньше? Важно, что ты съездил, людей посмотрел. Это ведь для повести пригодится…
Откуда-то из-за стены доносится перезвон кремлевских курантов.
Ой, опоздаем! (Спрыгнув со стула, бежит к репродуктору, включает его, потом наливает вино в бокалы.) С Новым годом, Валька! С новым счастьем!
Они чокаются и пьют. Куранты бьют двенадцать.
(Задумчиво.) Ну, здравствуй, тысяча девятьсот сороковой…
Д о н н и к о в (выключая радио). Я сегодняшнюю сводку еще не видел. Что там?
Е л е н а (берет газету, читает). «Оперативная сводка штаба Ленинградского военного округа. В течение тридцатого декабря на фронте не произошло ничего существенного».
Д о н н и к о в. М-да… Не густо…
Е л е н а. Морозы там… Сорок градусов…
Д о н н и к о в (передернувшись). Брр… Лучше и не думать. Давай выпьем.
Пьют.
Е л е н а. Ты что хмурый такой?
Д о н н и к о в. Надоело все: работа на дядю, эти бесконечные разъезды по районам, ночевки в холодных клубах, сухомятка…
Е л е н а. Ой, прости! Ведь ты голоден! (Усаживает Донникова за стол и садится рядом.) Ешь, ешь! Мама учила, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.
Д о н н и к о в (с аппетитом ест). Но к моему сердцу ты, кажется, нашла другой путь…
Е л е н а. Видали нахала?! Уже забыл, как полгода бегал за мной?
Д о н н и к о в (поддразнивая ее). От скуки, матушка, от скуки! Надо же было столичному товарищу как-то развлекаться в вашем захолустье.
Е л е н а. Это Харьков-то захолустье?
Д о н н и к о в. Дыра!
Смеются.
Е л е н а. Ешь! Станешь сытый, добрый, тогда и поговорить можно будет…