Московские легенды
Шрифт:
Оставшись вдовой, Катерина Федоровна случайно попала в Москву, нанялась в барский дом господ Леоновых няней и прожила в нем почти всю жизнь, вынянчив и выпестовав целое поколение этой фамилии. В семье одного из этих Леоновых она доживала последние свои годы, вела домашнее хозяйство, мирила поссорившихся супругов и, по ее выражению, поскрипывала, как подгнившее дерево.
В первые дни Февральской революции она приплелась к прежней моей квартирной хозяйке, у которой кухаркой служила ее племянница. События революции сильно взволновали и напугали ее, и она, сидя на кухне за стаканом чаю, рассказывала, охая и кряхтя, о том, что видела и слышала, что пережила в те тревожные дни, когда все вокруг кипело и бурлило, как бушующее
Множество слухов, легенд, часто самого нелепого свойства, вызванных революцией, ходило в низах и верхах московского населения, некоторые из них вошли в рассказ Катерины Федоровны. Они показались мне интересными, и тогда же, под живым впечатлением, я записал все, что услышал от нее, случайно находясь в кухне.
Биографические сведения о ней мне сообщила ее племянница.
* * *
Ох... ох... дожила, нечего сказать! И никогда таких делов не было, а тут на-ко тебе на староста лет! И умереть спокойно не дадут... А все царица виновата. Она да еще этот подлец Гришка Распутин: сталкнулись оба Расею продать. Подкуп, вишь, был им от Вильгельма, чтобы ему Расею себе взять... Царица-то сродствие Вильгельму приходится, племянница, что ли... Ну, и согласилась... А Распутин примазался к ней. Да нешто такой проходимец не примажется? Он ведь на все руки, настоящий мазурик. И был промежду них такой уговор: царя прогнать... А как прогонишь? Ведь не собака. И вот будто надумала она порошков подсыпать ему -- мышьяку этого, да побоялась: а ну как дознаются? Станут резать мертвое тело, станут вскрывать и допытаются: тут, мол, отрава... Вот и побоялась. И не знает, как быть. А этот жулик Гришка и придумал: раскопал где-то единорогов рог... будто зверь такой редкостный есть -- единорог, и растет у него на голове один рог, вроде как у антихриста... Только у антихриста промежду глаз рог, а у зверя этого на самой маковке и будто острый как шило! Ну, Гришка и раздобыл этот самый рог и взял ножичком или напильником наскоблил этого рога в стакан с вином и подает эту препорцию царю. А царь выпил и погнало его после этого на вино. Он и раньше-то, сказывают, был очень охоч до винца, а тут запоем стал пить... И что ни день, то пьян и пьян... Лежит себе, а дела забросил. Да и какие уж у пьяного дела? Напьется и спит. А проснется, сейчас:
– - Давайте мне этого составу!
– - ну, этой, Гришкиной пропорции. Вишь, понравилась она ему... А Гришка и рад: наскоблит побольше и подает...
И стал царь как бы не свой, настоящего, что требуется, не понимает. И никакого внимания, что война идет, нашего войска нивесть сколько побили и будто двадцать крепостей забрали... А он все пьет, распьянствовался, как мужик... Вот как подделал ему каторжная душа Распутин!
Ну, значит, пьет, и никакого порядка нет... Тут эта государская дума и говорит:
– - Что же это такое, на самом деле?
И тут взяли да и убили Гришку. И будто Керенсков из ривольтия выпалил в висок...
Ну, не стало больше этого шеромыжника, достукался-таки, старый кобель... А тут и народ взбунтовался -- риволюция пришла... ну, это чтобы царя сместить, царя и царицу, потому, говорят, они Расею продавали и много рабочего народу погубили. И сопхнули их с престола, посадили в каземат, солдат приставили караулить, чтоб не убегли. Вот и сидят там...
А наш Гучков_, сказывают, сел на этот... как его?., ну, на ариплан этот... сел, и птицей взвился под небеса... Набрал бонбов и полетел, как коршун.
– - Я, говорит, покажу вам, где раки зимуют.
Будто хочет с неба бонбы кидать, дворец царский хочет разрушить. А к чему? Чем дворец виноват? Да и народу безвинного сколько пропадет... Ведь она, бонба эта, не шутит: шарабахнет, и костей не соберешь... Вот тоща, в японскую войну, Сергея Александровича взорвали -- и-и, что было-то!.. По кусочкам тело собирали, в гроб нечего было класть... Ну, этого поделом: не продавай
Да уж и народ пошел такой -- страху никакого нет. На-ко: старый человек, а полетел с бонбами. А ну, как, храни Бог, сорвется? Да тут вдребезги разлетится, одно мокрое место останется... Да уж видно на то пошел, отчаюга такой... Ох, ох... Страсти такие кругом...
Ну, не впервые это -- и в японскую войну этакое было... Тогда шибче было: из пушек, из орудиев стреляли... Ну, тогда из-за этой крепости взбунтовался народ... как ее?.. Артур, что ли?.. Ну да, Порт-Артур, вот из-за нее: зачем, дескать, японцу отдали? Через измену и отдали, а народу обида, вот и взбунтовался... Только тогда не трогали царя, а теперь вот сопхнули: нам, говорят, не надо пьяницы. И взяли этого Керенскива...
Наши-то из-за него каждый день грызутся. Барыня говорит:
– - Я за Керенскова стою.
А барин ругается:
– - Мы, говорит, все кровью обольемся.
И грызутся, как собаки... Поврозь стали спать: барин в кабинете на диване, а барыня в спальне. И газеты тоже поврозь. Допрежь одну газету на двоих покупала, а теперь две покупаю. Барыня все гойдает, хвост треплет, а барин дома сидит. Раньше-то пообедает и лба не перекрестит, сейчас за папироску, на икону и не взглянет, а сейчас сам лампадки зажигает:
– - Тебе, говорит, трудно, Катеринушка, еще упадешь... Ну как не упасть? Сколько годов не падала, а тут "упадешь"... То-то вот... Ох, грехи наши, грехи... А надысь батюшка в обедне говорит:
– - Молитесь, говорит, теперь воссияние идет...
А что такое? Какое воссияние и к чему? Ничего не поймешь. Стала спрашивать барина -- ругается:
– - Продажная, говорит, шкура, -- это про батюшку...
А за что -- и в толк не возьмешь... И ни от кого не добьешься, все мечутся как угорелые, все кричат...
– - Теперь, говорят, полная свобода: ругай царя, как хочешь, взыску никакого не будет.
А наш дворник говорит, будто телеграмма пришла: царя и царицу вешать. И такой оральник стал: что ни слово -- все матерком, да матерком.
– - Они, говорит, Расею немцам продали.
И будто к нам скоро Вильгельм будет. Сперва в Питер-град, потом к нам. И что будет, что будет?.. Неужели всех убивать станет? Да, думаю, не допустят...
Барыня говорит: Керенсков победит Вильгельма. А барин все ругает Керенскова. Ну, ругай-не ругай, а Керенсков с царского блюда ест. Конечно, какой он царь без короны? И нету на нем ни медалей, ни аполетов. Ну, а все же вроде бы как штатский царь. И повезло же человеку: без всякой заслуги, а поди-ка -- и рукой не достанешь...
А царь с царицей сидят, и ни тебе курятины, бульеона, пирожков, а только черный хлеб да вода... А кто виноват? Сами и виноваты. Слыханное ли дело: Расею продать, а? Ну, тоже, ежели ты царь, к чему пьянствовать? Зачем дела забросил и этого мошенника Распутина разыскал, латрыгу этого, пьяницу? Ишь, товарища какого нашел!.. Не знаю, правда-нет ли: дворник сказывал, будто царица с Распутиным жила... Да не верится. А дворник Божится, что правда. И все через леденцовые конфеты: будто Гришка такой леденец выдумал... ну вот, чтобы женщин привораживать... И будто дал этого леденцу царице и приворожил. Да что думаешь? Ведь с него станет, он ведь, проклятый, на все руки горазд был. И откуда только принесло его, нечистого духа? Мужик, хам, а гляди, какой дошлый, и уродится же такой!.. Да уж, к тому и идет, к тому время приближается... Недаром же в Библии сказано: и станут летать птицы с железными носами. Ну-к, вот тебе эти арипланы и есть птицы с железными носами. И такое идет смятение, творится нивесть что -- и ума не приложишь...