Московские страсти
Шрифт:
– Что-то в последнее время ты стала слишком чувствительной.
– Я не хотела обидеть тебя. Давай забудем об этом?
– И как такую тебя любить? Я же тебя люблю. Хоть ты в это и не веришь.
Я не настаиваю, чтобы она рассказала всю правду. Я знаю, что рано или поздно она мне все расскажет. Кроме того, я уже услышал достаточно много для одного дня. Как стена между нами, но меня это не огорчает. Она продолжает смотреть перед собой ничего не выражающим взглядом. Я не могу с этим бороться. Я не могу двинуться, отвернуться,
– Что то происходит, - говорю я и пристально вглядываюсь в нее.
– Что происходит?
– Ничего, - отвечает она.
– Ты могла бы сказать что нибудь приятное.
– Я себя приятно не чувствую.
– Черт возьми, Наташа! Что я должен сказать? Что ты права, а я виноват? Что именно ты хочешь услышать?
Она медленно поворачивается и смотрит на меня.
– Для начала подходит.
– Знакомства с тобой хватило, чтобы понять: я теряю свою свободу. Не сердце, не голову. Свободу быть собой, когда тебя нет рядом. Терпеть не могу, когда ты знаешь, что делается у меня в голове. Не думаю, что это очень смешно, Наташа, - я стараюсь, чтобы голос звучал спокойно.
– И не должно быть.
– Притворная улыбка растягивает ее губы.
Она смотрит на меня. Через несколько мгновений облизывает пересохшие губы.
– Но ты не можешь говорить это серьезно?!
– Снова появляется улыбка, но так же быстро пропадает.
– Не могу?
– Как все глупо, - говорит она с притворной серьезностью.
– Но мило.
Такой ответ может означать все, что угодно.
Господи, я должен мыслить трезво и логично. А что еще я могу придумать? Больше ничего подходящего в голову не приходит.
Я чувствую, она и играет, и не играет. В такие минуты она сначала улыбается мне в ответ, а потом быстро меняет тему разговора. Кажется, в такие минуты ее личность раздваивается. Это не имеет никакого отношения к той простоте и легкости, которую мы испытывали, когда были вместе раньше.
– Ох, какой же ты глупый, я ж говорила тебе, ты ничего не понимаешь.
Наши глаза встречаются, и она фыркает от смеха. Она опять смеется. Потом она берет все под контроль и сидит насупившись. И так, как будто этот ведущий подрывную работу смех и вовсе не звучал, она вздыхает глубоко и говорит:
– Так странно, странно себя чувствую.
Я сразу понял, что ее агрессивность прошла.
– Мне так стыдно, - сказала она.
– Tы слушаешь, да? Это очень важно для меня, правда. Надеюсь, что не вызвала у тебя антипатии.
– Вовсе нет, - качаю я головой.
– Все, что я делала эти годы, - это делала свою клетку повыше и попросторнее. У каждого из нас своя клетка.
– У меня нет, - говорю я убежденно.
– Тогда ты счастливый человек. Ты не сердишься на меня?
– За что?
– Ну, не знаю. Мне кажется, что я тебя использую.
Я опять чувствую,
– В этом нет ничего смешного!
– Конечно, нет.
– Тогда прекрати смеяться.
– А что тебе мешает?
Она выглядит очень озадаченно и кажется мне глупой, потому что ничего не понимает. Я вижу, как она старается подобрать слова и, так и не высказав их, отбрасывает как непригодные.
Я чувствую себя так, словно мне нанесли, и сделали это преднамеренно, один за другим несколько ударов, нацеленных куда-то прямо в грудь. От этих ударов мне так больно, что я задыхаюсь, почти готов хватать воздух ртом.
Отвернувшись от меня, Наташа какое-то время смотрит в окно, а потом начинает говорить сама. Она умеет, когда задается такой целью, быть жесткой, злой.
Я склоняю голову набок, как бы в знак подтверждения, пытаясь тем самым дать ей понять, чтобы она продолжала. Если кто-то спрашивал у меня совета, то вряд ли извлекал из него много пользы. Можно все делать по-своему. Можно. Но я уже научился бояться.
– Ты понимаешь, о чем я?
– Пожалуй, нет.
– Я смотрю на нее, не мигая, чтобы на глаза не навернулись предательские слезы.
– Я тебя нисколечко не понимаю.
Я чувствую, что мне задан вопрос-ловушка. И не знаю, как ответить. Наташа улыбается. Кривая циничная усмешка. Придется идти на компромисс. Компромиссов я не люблю. На миг меня охватывает бешенство - мне вдруг показалось, что она обдуманно и намеренно загоняла меня в угол. Я оценивающе смотрю на нее, склонив голову набок.
– Что ты на меня уставился?
– говорит она раздраженно.
– Пытаюсь понять, бываешь ли ты хоть когда нибудь мягкой.
- Это тебе зачем?
Протяжно вздохнув, я признаюсь:
– Понятия не имею.
Чувствуя раздражение и некоторую потерянность, она капризно добавляет:
– Перестань маячить перед глазами, меня это нервирует.
– Тебя нервирует все, - говорю я, как бы подводя черту.
Слишком хорошо зная, что отрицать мои слова бесполезно, она язвительно соглашается:
– Как это верно.
Если бы у меня был небольшой резиновый мячик-антистресс, я с удовольствием помял бы его в руках, чтобы снять напряжение. Но поскольку его у меня не оказалось, я довольствуюсь тем, что принялся барабанить пальцами по столу.
– Извини, я слишком была резка с тобой, - говорит Наташа, внимательно заглядывая мне в глаза.
– Не имеет значения, - я отворачиваюсь.
– Нет, имеет, - отвечает она серьезно.
После минутного молчания снова говорит:
– Извини меня, я не должна была так с тобой разговаривать.
Теперь пришла моя очередь промолчать.
Наташа берет меня за руку и спрашивает:
– Ты сердишься на меня?
Голос был почти умоляющий, и мне пришлось вежливо ответить:
– Конечно, нет. С чего бы мне сердиться?