Московские страсти

Ермолов Сергей

Теперь я понимаю в чем дело. Я не был готов к данной ситуации, потому что боялся. Откровенность хороша тогда, когда она взаимна.

Она улыбается, но улыбка не прогоняет грусти. Кому предназначается эта улыбка?

Смотрю ей в глаза и вижу - она смущается. Я снова чувствую запах ее духов. Больше ничего. Только слабый запах духов.

Спрашиваю:

– Ты никогда не вернешься?

И она отвечает:

– Не знаю. Мне пора.

– Да, я тоже так думаю.

Слишком много ударов для одного раза. Мне кажется,

что я тону и сейчас задохнусь.

И в разгар самого мучительного эпизода, какой когда либо выпадал мне в жизни, из моего сведенного судорогой горла вырвается истерический смешок.

До самого выхода мы идем молча. Только перед тем, как выйти на лестницу, Наташа придерживает меня за рукав.

– Ну что еще?

– Можно, я тебя поцелую?
– тихо спрашивает она.

Я притягиваю к себе ее голову и целую. Губы у Ани теплые и нежные.

Успокоиться мне не удалось. Дыхание остается учащенным, а предательский голос в голове уже не шепчет, а кричит: что ты делаешь?

Она разворачивается и идет прочь, я импульсивно бросаюсь следом. Не понимая, что делаю, я хватаю ее за руку и разворачиваю к себе. Наташа отдергивает руку. Ее взгляд заставляет меня отступить на шаг и почувствовать себя виноватым.

– Никогда больше так не делай!
– восклицает она, отходя назад.

– Как?
– смущенно говорю я.
– Не брать тебя за руку?

Меня охватывает смутное волнение, возбуждение. Чего-то хочется, а чего – не могу понять. Наивный я. Сколько неврозов развелось среди моих современников.

– Что такого в тебе?
– Мой голос звучит низко и хрипло.
– Почему я не могу выбросить тебя из головы?

– Просто я неотразимая, - говорит она с улыбкой.

– Это не так.

– Именно так.

– Немного разочаровываешься, когда из-под глянца проступает настоящее.

– Думаю, да. Всегда есть обратная сторона. Во всем. И во всех. Ты не добрый. Ты добрый только к самому себе. Вторая причина: ничего лучшего у тебя все равно нет.

Это я помню. И еще много всякой ерунды.

Чувствую, что краснею. Очень быстро краснею.

Я шагаю рядом с ней, держа ее под руку, слушаю и соглашаюсь, не совсем понимая, с чем, собственно, я соглашаюсь. Не в силах сказать ей, что это я был идиотом.

Раза два я открываю рот. Но что я могу сказать? Нечего.

– Пытаюсь стать разумной, знаешь ли, - говорит она, огибая группу людей на тротуаре.

– Правильно делаешь.

Мы проходим через бессмысленный лабиринт вопросов и ответов. Я жду. У меня много терпения. Она вернется ко мне.

На следующий день я услышал в трубке чей-то голос: «Меня нет дома, оставьте ваше сообщение».

Я повесил трубку. Какое сообщение я мог остановить?

Она сказала: «Не звони мне». Я не звоню.

Она сказала: «Ты такой ничтожный, что мне даже кажется, что я ни с

кем не расстаюсь».

Я не ответил, только сжал губы и пожал плечами.

Мне кажется, хотя я и не уверен, ее последними словами были: «Прости меня».

Вот так просто. Конец разговора.

Я всегда со страхом читаю эти слова. «Прости меня». Но я их перечитываю снова и снова, не понимая, почему они так задевают меня. Я даже записал их, чтобы всегда иметь их при себе.

32

Я устал, меня все раздражает.

Весь день я пью и смотрю телевизор, больше меня ни на что не хватает. Днем еще не так страшно. Самое страшное будет ночью.

Жара кошмарная. Просто кошмарная. Сейчас меня это злит.

Недосягаемый город, в котором мне нет места. Потому что все это - не для меня.

Жара пробирает ознобом до самых костей. У меня кружится голова. Я весь сочусь злобой. Мне плохо - до тошноты. Хочется кого-нибудь убить или что-то сломать, чтобы пробиться сквозь всеобъемлющую безучастность.

Состояние тревоги не отпускает меня ни на минуту.

Встань. Сделай глубокий вдох.

33

Я открываю дверь и вошел в темную прихожую. Не включая света, снимаю туфли и прохожу в комнату. На душе тоскливо. Я думаю о том, что у меня нет шансов заснуть.

«Что со мной произошло?» опять спрашиваю я у себя. И опять не могу ответить ничего определенного. Потому что не понимаю.

Включаю телевизор. Пропаганда. Сомнительные шутки и низкопробные сериалы. Рано или поздно у любого человека возникнет впечатление, что весь мир сошел с ума. Я узнаю новых расстрелах школьников, о жертвах террористического взрыва, об отрезанных головах. Оказывается, что все психиатрические больницы переполнены, однако вокруг слишком много агрессии и суицида. Но все это очень далеко от меня и не вызвает никаких эмоций.

Нас ожидают вспышки голода и людоедства, пришествие новых болезней, климатические катаклизмы. Катится волна разноцветных революций и уличных боев. Но меня это увлекает не больше, чем хорошо сделанный триллер.

Судебные преследования людей за высказывания или взгляды напоминают мне средневековье с его «процессами ведьм». Но если средневековую борьбу с еретическими идеями можно объяснить религиозным фанатизмом, то все происходящее сейчас – страхом людей, которые думают, что развалу любого режима всегда предшествует его идеологическая капитуляция. Противопоставить идеям получается только угрозу уголовного преследования.