Московские страсти

Ермолов Сергей

– Боишься назвать это любовью?

Когда пауза затягивается, я понимаю, что сказал глупость.

– Я, наверное, что-то не понимаю, - она высказывает вслух почти мои собственные мысли.

– Все, что тебя интересует - это ты сама.

– У меня проблемы.

– Проблемы? Какие проблемы?

– В последнее время со мной много всего происходит.

– О чем ты? У тебя проблемы на работе? Но это и раньше бывало, но ты так на это не реагировала.

– Сейчас все по-другому.

– Как?

– Справедливости не

бывает же, правда?

– Правда. Не бывает.

Самое ужасное заключается в том, что она произносит все с неподдельной искренностью. Она действительно верит в то, что говорит. Я сжимаю зубы, чтобы не сорваться. Я понимаю, что проиграл. Это всего лишь мысли. Я за них не в ответе, они сами лезут. Мысли о том, что всему может прийти конец.

– Знаешь, что я сейчас делаю?

– Понятия не имею.

– Я сижу и переживаю. Ненавидишь меня? Такое у тебя выражение лица. Мне очень жаль.

– В самом деле? Я не хочу, чтобы ты меня жалела, - мне следует бы быть готовым к такому, но я не готов.

– Ты мне не веришь?

– Это уже не имеет значения.

– Да?

– Итак, - говорю я, тяжело вздохнув, - ты победила.

– Я? Победила?
– повторяет она, нахмурившись.

– С самого начала я знал, чего ты хочешь.

– Что же ты знал?

Никогда в жизни я еще не был так огорчен. Мой великолепный анализ наших взаимоотношений - такой спокойный и объективный - был в то же время ошибочным.

Она слегка отстраняется и отвечает мне улыбкой на улыбку.

Что я должен чувствовать? Что я чувствую? Что все это даже забавно. И интересно.

Самое странное, что я по-прежнему нахожу ее очень привлекательной (хотя вблизи ее черты кажутся чуть резковатыми); и мне по-прежнему хочется ей нравиться.

– У тебя есть мой номер, захочешь - звони.

Каким-то образом я заставляю себя повернуться и уйти.

– Я не знаю, кто теперь ее целует, - говорю я себе, уходя.
– Зато точно знаю, что не я и никогда больше не буду этого делать.

30

Пока не сказаны последние слова, всегда остается надежда: а, может быть, Наташа любит меня. Всегда остается надежда, даже если я знаю, что она не любит. Я чувствую боль, думая о любимой женщине.

Любовь словно ускользает от меня. Уходят мысли, воспоминания. Все на свете, целый мир – все соединялось в ней одной. В Наташе. Без нее все рассыплется. Я это чувствовал.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива независимо от того, счастлив ли я. Мне остается только ждать, - я не верил в то, что говорил.

– Твоя любовь, дойдя до меня, становится чем-то совсем другим, чем-то таким, что мне просто не нужно.

– Прекрати, Наташа, ты меня убиваешь.

– Тебе не обязательно скрывать свою злость.

Как она могла такое сказать? Что она хотела от

меня? Я подумал, что она ведет себя, как ребенок, но ничего не сказал. Я не был уверен в правильности того, что делал. Мне не удавалось избегать ошибок.

Настроение Наташи или, возможно, ее слова почему-то вызвали у меня чувство неполноценности. Я не мог убедить ее в своей любви. Смотрел на ее лицо и, хотя в нем ничего не изменилось, я увидел, что это лицо несчастного человека. Ее признания были не нужны нам обоим.

Я закрыл глаза, но продолжал ощущать мучительное присутствие Наташи рядом с собой. Лучше быть одному, без этой женщины. Мне не всегда удается радоваться, узнавая правду о себе.

Я знал, что уговоры бесполезны и она действительно уходит. И все же сказал беспомощно, как ребенок:

– Останься, Наташа.

– Ни одной из женщин никогда не удастся избежать разочарования в мужчинах.

Не уверен, что мне есть чем хвастаться. Я привыкал быть беспомощным. Мне не легко говорить правду. Я чувствовал себя одиноко рядом с любимой женщиной.

– Дай себе еще немного времени, - я говорил это не для неё. Такие слова говорятся только для себя.

– Зачем ты это повторяешь? Тебе не кажется, что уже хватит?

Хотел что-то ответить, но тут же забыл что. Был слишком взволнован. Разве я не видел в ее глазах любовь? Или мне казалось?

Я улыбался. Словно со стороны видел я эту свою улыбку. Не улыбка, а растянутая щель рта. Веселость, под которой таится обман. Хуже не бывает. Знакомое чувство жалости к себе снова овладело мной.

Знаешь, что самое смешное, Наташа? Иногда мне кажется, что тебя просто не было.

– Я буду ждать, - я постарался произнести это, как само собой разумеющееся. Я не хотел, чтобы она подумала, что меня это гложет.

– Что?

– Тебя.

– Я не ожидала, что ты такой.

«Какой такой?» - подумал я. – «Какой я такой?»

– Иногда мне кажется, что я недооцениваю тебя.

– Мне тоже.

– Прости меня. Вернуться от безразличия к любви невозможно.

Наташа смотрела на меня как бы издалека. И опять я почувствовал ее сожаление. Я боялся, что она уйдет от меня. Чего боялся, то и происходило. Это логично.

– Ты – моя боль, Наташа, - никогда мне не приходилось говорить слов сложнее этих.

– Я тебя предупреждала. Любовь женщины разумнее любви мужчины.

– Ты права, как всегда.

– Не надо так говорить. Лишь иногда. Любовь пройдет. Ты же сам понимаешь, что любовь проходит.

– Как ты все хорошо знаешь.

– Я знаю тебя.

Не мог ответить «да». Но и не хотел говорить «нет». Не стал возражать. В этом не было никакого смысла.

Наташа, наверное, получала настоящее наслаждение, отведя мне дурацкую роль клоуна, с которой я смирился. Взглянув на нее, я подумал: не сомневаюсь, что ты опять поступила бы так же, повторись все еще раз. Такова жизнь. Воспоминания делают меня несчастным.