Московский Ришелье. Федор Никитич
Шрифт:
— Так что, может, станем бить челом патриарху, дабы вызволил от обиды князя Андрея Иваныча? — спросил молодой князь Темкин.
Он понимал, сколь опасно местничество, да кто откажется защитить честь своего рода?
— У патриарха нет своей воли, — возразил князь Буйносов, известный своей опытностью и умением избегать спорных дел, касающихся княжеской чести. — Он будет делать, как велит ему Годунов. Помните, как он сказал: «Превеликую милость имел я, смиренный, от Бориса Фёдоровича и в давнее время,
В разговор вмешался всё это время молчавший Фёдор Никитич:
— Я думаю, тебе, князь Андрей Иванович, будет больше чести, ежели оставишь обиды разрядные. А спустя малое время бей челом патриарху, дабы перевёл тебя на другую службу.
Не успел князь Голицын ответить, как в палату вошёл боярин Биркин. Взгляды присутствующих разом устремились на него. По тому, как боярин оглядел собрание, как неспешно снял опашень, можно было понять, что он привёз важную новость.
— Что молчишь, Петрович, ничего не сказываешь? — обратился к нему Фёдор Никитич. — Садись к нашему столу да мальвазии отведай — язык-то и развяжется.
Биркин выпил чару, поданную ему дьяком Щелкаловым.
— Никак Годунов принял благословение сестры-инокини на царство? — спросил Щелкалов.
Биркин отрицательно покачал головой.
— Что же ты молчишь, будто в скорби великой?
— А то и молчу, что не сподобил Господь уразуметь хитрости Бориса Фёдоровича.
— Сказывай! — раздались нетерпеливые голоса.
— Борис Фёдорович отказался от венца и тем поверг молящих его в великую горесть.
— Каков отказник!
— А резоны какие выставил?
— Себя умалял!
— Ну, это у него в обычае...
— Как-де мне помыслить на такую высоту, на престол такого великого государя, моего пресветлого царя! Мне никогда и на ум не приходило о царстве...
— И, чай, нашлись простецы? Поверили речам лукавым?
— Как не найтись!
— Худо, что и сам патриарх поверил лукавцу и ну пуще прежнего его умаливать!
— Поверьте моему слову — патриарх учинит крестный ход в монастырь, где затворился Годунов с сестрой.
— Видно, что так, — согласился Биркин, — потому как Борис Фёдорович долго толковал, как станет помышлять об устройстве праведной и беспорочной души усопшего царя.
— А что Иов?..
— Прослезился при этих словах. И Годунов, глядя на него, прослезился да и говорит: «Тебе, отец наш, и боярам ныне помышлять о государстве и земских делах».
— А что же Иов?
— Молебен велел служить, дабы склонить Бориса Фёдоровича принять царство, а затем слёзно молил отказника явить Москве свои пресветлые очи.
— А что Годунов?
— Одно токмо и твердил: «Ежели Москве пригодится моя работа, то я за святые Божии церкви, за одну пядь Московского государства,
— Так и сказал: «За грудных младенцев»? — полюбопытствовал Фёдор Никитич.
— Так и сказал.
— Видно, нейдёт у него из мыслей царевич убиенный, — произнёс как бы про себя князь Хворостинин.
Все с любопытством посмотрели на смельчака. На лицах князей Сицкого и Черкасского появилось испуганное выражение, они дёрнулись, словно хотели немедленно выскочить из палаты. Наконец Черкасский сказал с грубой назидательностью:
— Ты, князь, попридержал бы язык. Стены ныне не из кирпича, стены ныне из ушей.
На некоторое время воцарилось молчание.
— Вы, родичи мои дорогие, правителя опасаетесь более, чем некогда опасались грозного царя, — с лёгкой насмешкой заметил Фёдор Никитич.
— Ты, Никитич, никак думаешь, что в Борисово царство люди избудут грозу? — насмешливо отозвался князь Буйносов.
— Ты сказал, князь, «в Борисово царство»? — спросил Василий Иванович Шуйский с лукавыми искорками в глазах. — И не ошибся ты, князь Пётр... Оно грядёт на нас — Борисово царство.
— Грядёт-то грядёт. Да ещё долго будет отказник играть свою комедь, — со свойственной ему прямотой заметил князь Буйносов.
Он был храбрым воеводой на поле брани (буйное — молодец, смельчак), а в мирной жизни любил правдивое слово.
При этих словах со скамьи поднялись Сицкий с Черкасским и направились к выходу с явной поспешностью. За ними стали прощаться с хозяином молодой Воротынский с Шереметевым. Князь Шуйский весело посмеивался, глядя на Буйносова:
— Напугал ты честных бояр!
Фёдор Никитич с озабоченным видом провожал испуганных гостей. Вернувшись, он остановился перед князем Буйносовым.
— Впредь это наука нам, Пётр Иванович. Осторожнее будем. Не дай бог, дойдёт до Годунова!
— Ты прав, боярин, — согласился с ним Шуйский, — осторожность сродни мужеству.
Положив руку на могучее плечо Буйносова, он добавил:
— Горяч ты, князь Пётр! Не по нынешним временам — горяч!
— Каким Господь сотворил, таков и есть, — хмуро отозвался князь Буйносов.
Много лет крепилась их дружба. Князья Рюриковичи, они умели ценить верность и прямоту. Нелёгкой была их боярская служба при таком правителе, как Годунов. Каждый из них понимал его опасную силу и коварство, и не раз меж ними было говорено, что если на троне утвердится новая династия Годуновых, русскому боярству придёт окончательная погибель. Худо будет и народу. Годунов ловок давать посулы, умеет подсластить пилюлю, а русская деревня в его правление пришла в полный упадок. Плохо стало и землевладельцам, и служилому люду.