Московский упырь
Шрифт:
– Са ва бьен! Э тю?
– Бьен… – Иван улыбнулся. – Отойдем?
– Давай.
Отойдя с десяток шагов от дворца, приятели остановились.
– Слышь, Жак, – негромко сказал Иван. – Помнишь тех девчонок, где мы… Ну, короче, где мы чуть было не подрались.
– А!!! – хитро улыбнулся француз. – Так ты, кажется, недавно женился. А уже про девчонок спрашиваешь! Что, на новеньких потянуло? И правильно. Жена женой, а девки – девками! – Маржерет залихватски подкрутил ус. – Не ту ли черноглазую
– Гм… – Иван не знал, что и ответить. И что спросить.
Впрочем, Маржерета и не надо было спрашивать, – о гулящих девках он, казалось, знал все, что и поведал юноше с немалыми и большей частью ненужными подробностями.
– Ага, – не дослушав, перебил Иван. – Значит, на Никольской они?
– Да, там… Не на самой Никольской, а ближе к реке… ну, где рядки. Там и найдешь свою черноглазую. Поклон передавай… Опа!
Француз вдруг, что-то вспомнив, вытащил из-за пазухи мешочек и, подкинув, поймал на ладонь. Мешочек приятственно звякнул.
– Государь от щедрот своих жалует тебя, Жан, тремя золотыми ефимками, сиречь – йоахимсталерами! На счастье молодому семейству!
– Вот славно! – Иван не скрыл радости, – а чего ее скрывать-то? Не каждый день золотые ефимки дарят, тем более – царь. – Вот что, Жак, по такому случаю – с меня корчма.
– Ловлю на слове! – шутливо погрозил пальцем француз.
Приятели распрощались, и Иван не спеша зашагал к приказным палатам, даже не догадываясь, что на сегодня его приключения отнюдь не закончились.
Позади послышался вдруг топот копыт и лошадиное ржание. Юноша оглянулся и поспешно отошел в сторону, пропуская вызолоченную карету с одетым в парчовый полукафтанец кучером на козлах.
– Тпрууу!
Нагнав Ивана, карета остановилась. Приоткрылась дверца:
– Пожалуй, Иван Леонтьевич, подвезу.
– Да мне не далеко.
– И все же!
Голос прозвучал настойчивее с этакими властными интонациями. Ну, конечно же, властными, какими ж еще, не простолюдины же по Красной площади в золоченых каретах катаются?!
Пихнув за пазуху мешочек с только что полученными ефимками, Иван заинтригованно полез в возок и уселся на обитое сафьяном сиденье… Лошади медленно тронулись.
– Хе-хе… – ласково улыбнулся парню какой-то сивый, богато одетый старик… ну, не совсем старик, а так, пожилой. Противный такой с виду, и бороденка будто бы даже сальная. Голосок тоже мерзкий – скрипучий такой… Господи! Уж не из мужеложцев ли? Ну, с такими разговор простой, – как учил Прохор, с ходу правой в ухо! Впрочем, старичок, кажется, не приставал… Попробовал бы!
– Говорят, ты, Иване, с племяшом моим, князем Михайлой дружишься?
А старичок-то знакомый… Ну, еще б не знакомый! Князь Василий! Василий Шуйский – Рюрикович, опальный боярин,
– Ну да, – юноша кивнул. – Князь Михаил – человек честный и славный.
– То так, так, – внимательно рассматривая Ивана, закивал старый князь. – Государь тебя подарком пожаловал?
Иван моргнул, – ну и князь, уже и это знает! Не счел нужным таить, кивнул:
– Пожаловал.
– Векселем или златом?
Ну до чего ж любопытный!
– Ефимками.
– Это хорошо, – дребезжаще рассмеялся князь. – Векселя-то государевы казенный приказ к оплате не принимает.
– Как это не принимает? – удивился Иван.
– А так! Злата в казне – кот наплакал. Щедр государь без меры. Не дергайся, не в твой огород камень.
– Да я и не…
– Князь Михайла, племянник мой, тебе на свадьбу что подарил?
– Саблю татарскую, – похвалился юноша. – Рукоять смарагдами изукрашена.
– Хэк… саблю, – презрительно бросил Шуйский. – На вот!
Он взял с сиденья рядом с собой небольшой сверток, развернул – в глаза Ивану метнулось сиянье золота и рубинов.
– Невесте твоей ожерелье… Верней, теперь уж – супруге.
– Благодарствую! – Иван, не чинясь, принял подарок. А чего б не принять? От прощенного-то боярина, тем более родного дядюшки… ну, если и не друга, то приятеля – человека, несомненно, честнейшего.
– У ворот тебя высажу, – улыбнулся князь. Глаза его, впрочем, смотрели настороженно и цепко. – Это хорошо, что ты от подарка не отказался… Молодец.
Оказавшись на улице, Иван поклонился князю. Тот кивнул в ответ, и карета небыстро покатила в ворота.
– Ну и денек! – покачал головою Иван. – Этак не одну лесопильню можно будет на тихвинском посаде поставить, а две… или три даже!
Гарпю он отыскал там, где и говорил Маржерет – у рядков, на Никольской. Конечно же, не в ряду девиц с кольцами в губах – те были местные и чужих ни за что не пустили бы, – а невдалеке, ближе к речке. Там же, у реки, паслись кони и стояли кибитки. Не гулящие, а перекати-поле какие-то. Интересно, а зимовать они где собрались?
Девчонка узнала Ивана сразу, вынула изо рта кольцо – знак продажной любви, – улыбнулась:
– Идем в кибитку?
– Идем, – легко согласился Иван. – Только не затем, зачем ты думаешь.
– Интересно… – Гарпя на ходу оглянулась. – Зачем же?
– Вот! – Поднявшись в кибитку, Иван протянул девушке гребень. – Узнаешь?
– Нет… Впрочем…
Взяв гребешок, Гарпя поднесла его к глазам, всмотрелась:
– Ах да… сама ж тебе его и дала. Там, под Кромами. Помню-помню… Важный московит его у меня оставил, забыл, наверное… Чувствую, ты о нем хочешь спросить, так?