Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть 1
Шрифт:
Сквозь рев мотора ему периодически удавалось уловить вой и скулёж несчастных овчарок. Лёха пару раз попытался докричаться до зелёного лейтенанта через переговорную трубу, но в ответ слышал только свист ветра и рёв двигателя. Не добившись ничего вразумительного, он начал задумываться:
— Не подох бы этот зелёный огурец там, — пробормотал он себе под нос, чуть нахмурившись. — А то что я с этими хвостатыми один делать-то буду? Ни летать, ни командовать…
Иногда ему даже казалось, что он слышит характерное попёрдывание — звуки, вполне подходящие для освобождающегося собачьего кишечника. Но, усмехнувшись,
— Да не, это уж слишком. С таким-то рёвом мотора и ветра — что я, сквозь всё это треск собачьих кишок услышал? Вряд ли, это фантазия разыгралась, не иначе, — рассудил он.
Попытка разглядеть хоть что-то в заднее зеркало тоже не увенчалась успехом. Лёха видел только мерцающие вдалеке облака и мелькающий хвост самолёта. Лейтенант и его хвостатые спутники остались скрытыми от его взора, и Лёха лишь пожал плечами, возвращаясь к своему привычному способу расслабиться — снова затянул любимую песню, громко и с душой, как будто только она могла перекрыть всё это окружающее его безумие.
Снизившись и пройдя на бреющем вдоль побережья пару раз, Лёха изо всех сил вглядывался в землю, пытаясь разглядеть хоть какие-то признаки военных. Однако время шло, а цель не наблюдалась. И он уже почти отчаялся и решил идти на ближайший аэродром, когда, заложив вираж на Донузлав, наконец заметил на далёком поле группу военных, активно размахивающих руками.
От их активных жестов явно зависел исход всей операции.
— Ну, наконец-то, — пробормотал Лёха, разворачивая нос самолёта. Он аккуратно посадил свой кукурузник прямо на поле, стараясь приблизиться к военным, не забывая про ветер и неровности земли. Но даже при всех его навыках, на пробежке самолётик здорово потрясло.
И тут же, как по команде, из задней кабины донёсся очередной «ароматный» сигнал — собачки, похоже, дружно опорожнили кишечник ещё разок, добавив финальный штрих к и без того не самой комфортной миссии.
25 апреля 1936. Поля и береговая линия около Донузлава.
— А что у вас тут так дерьмом воняет? — спросил подбежавший пограничник, поморщившись и прикрывая нос рукой.
Лёха, не теряя самообладания и привычного сарказма, ответил:
— Собачек ваших готовим к поискам, чтобы нюх у них лучше был! — усмехнулся он, кивая в сторону самолёта. В голове у него всё ещё крутилась мысль: «куда только в этих, казалось бы, небольших собаках столько дерьма-то влезает?» — Лёха не переставал удивляться масштабам бедствия.
Тем временем пограничники ловко извлекли из самолёта их «погонщика» — задумчивого, да и сильно подмоченного в буквальном смысле слова лейтенанта, который был уделан по самые уши коричневой субстанцией. За ним, по очереди, они выдернули и собак — грязных, как черти, но рвущихся на поводках и полных решимости убежать как можно дальше от этого летающего кошмара. Овчарки вырывались, скулили и рвались в поле, словно зная, где их ждёт избавление от страданий.
Пока погранцы разбирались с псами и их лейтенантским «начальством», Лёха организовал оставшихся — заставил погранцов вручную развернуть самолёт и дернуть винт. Когда двигатель снова заурчал, он уселся в кабину, быстро сделал предполётный контроль и, развернувшись, легко взлетел по своим же следам на примятой траве. Кукурузник уверенно набирал высоту, оставляя
Вернувшись на родную базу, Лёха зарулил самолёт на самую дальнюю стоянку. Как только мотор заглох, он быстро отбежал на ветер подальше от «ароматного» самолёта, стащил с себя комбинезон и, глубоко вздохнув, наконец с чувством продекларировал:
— С облегченьецем!
25 апреля 1936. Дальняя стоянка аэродрома Кача.
— А что у тебя так дерьмом воняет? — удивлённо спросил Иван Петрович, подойдя к Лёхе после пробежки от самолётной стоянки. Мужик, лет под пятьдесят, большой ценитель местной самогонной промышленности и по совместительству штатный техник Лёхиного кукурузника, стоял с застывшим ужасом на лице, догадываясь, кому это всё придется отмывать.
Лёха, с мрачным выражением лица высказался:
— А это у нас комиссар погранцам взаимопомощь оказывал! — не сомневаясь заложил он инициатора всей операции, словно это политрук лично насрал в задней кабине.
Иван Петрович скривился, представляя себе объем работ, но вопросы больше не задавал — привык, что с Лёхой всегда всё не как у людей.
Посовещавшись с Петровичем, Лёха перегнал самолетик на самый край аэродрома, поближе к пожарной бочке, разделся до трусов и стал помогать Петровичу отмывать аэроплан.
— Надо водовозку подогнать и шлангом под напором промыть фюзеляж, — предложил Лёха, потирая затёкшие руки. — Или давай я на пляж сяду, из моря воды натаскаем!
— Там соль, — с укором покачал головой Петрович, задумчиво почесывая макушку. — Нельзя. Надо пресной водой, и так потом всё сушить придётся долго, да ещё и лаком по новой перекрашивать. Ну а так, если уж совсем без вариантов, — махнул рукой Петрович, — то списывать тогда придётся всё это хозяйство, — и Лёха пошёл в ТЭЧ за водовозкой.
Часа через три, измотавшись, но добившись первого приемлемого результата, они наконец выдохнули. Водителю водовозки пришлось выдать двойную порцию нелегальной тушёнки в обмен на помощь, но зато самолёт отмыли весьма прилично. Весь процесс занял гораздо больше времени, чем Лёха рассчитывал, но главное, что работа была сделана. Одежду и обмундирование, перемазанные с ног до головы, Лёха с Петровичем тоже постирали и аккуратно развесили сушиться на расчалках…
Когда вся суета закончилась, отмывшись уже сами водой из шланга водовозки, они устало растянули брезент под крылом самолёта и улеглись на него сушиться под тёплым солнцем. Солнце тихо пригревало, а лёгкий ветерок приятно обдувал уставших, но довольных мужчин.
— Ну что, Петрович, — лениво протянул Лёха, глядя в небо. — Сегодня развлеклись на славу, — сказал Лёха и ловко увернулся от летевшего подзатыльника.
Минут через пятьдесят к самолёту припылила дежурная полуторка во главе с главным виновником торжества:
— А что это у вас так дерьмом воняет? — спросил подошедший комиссар.
— А это товарищ политрук, остатки братской помощи пограничникам попахивают! Не справился пограничник с таким размахом нашей братской помощи и широтой нашей души. Разорвало беднягу! Все таки слабоваты они против нас, флотской авиации!