Москва-Лондон
Шрифт:
и в прошлом знаменитый мореплаватель, а ныне советник двора его величества короля Англии по вопросам торговли и мореплавания седовласый сэр Себастьян Кабот. Их бархатные одежды, тончайшие кружева, изобилие драгоценностей и тяжелые золотые цепи на плечах и груди подчеркивали важность события…
Заменив пажей, Томас и Джон Грешемы благоговейно и бережно опустили принцессу Марию на ярко-красную суконную дорожку. То же самое
с принцессой Елизаветой совершили Уильям Сесил и Себастьян Кабот.
— Я счастлив приветствовать ваши высочества у порога моего скромного
Джон Грешем, Сесил и Кабот так же поклонились.
— Мы с удовольствием откликнулись на ваше любезное приглашение, сэр Томас, — со слабой улыбкой тихо промолвила Мария, и ее слова можно было едва услышать из-за приветственных криков толпы. — К сожалению, этого удовольствия не сможет разделить с нами его величество король Эдуард: наш брат почувствовал недомогание перед самым нашим отбытием
к вам и просил передать свое сожаление по этому поводу.
— Надеюсь, ничего серьезного с его величеством не произошло? — озабоченно спросил Грешем.
— Надеюсь и я, — довольно сухо ответила принцесса Мария.
Она мягко и изящно, почти невесомо положила свою руку на слегка согнутую в локте руку Томаса Грешема, и они сделали первый шаг по широкой пурпурной дорожке от ворот дома к его настежь распахнутым парадным дверям.
Елизавета оперлась на руку Уильяма Сесила, а Себастьян Кабот возглавил небольшую группу высших сановников двора, следовавших в нескольких шагах позади принцесс.
В роскошном зале-вестибюле, ярко, но мягко освещенном множеством свечей в дивных люстрах, настенных бра и больших напольных светильниках, Мария промолвила:
— И вы не боитесь жить в таком великолепии, сэр Томас?
— Нисколько, ваше высочество.
— О, по-моему, вы отчаянно смелы!
— О нет, ваше высочество, просто я убежден, что богатство, выставленное напоказ, на всеобщее обозрение, находится в полной безопасности: им любуются и восхищаются все, а следовательно, оно находится под всеобщей охраной.
Мария засмеялась, что происходило с ней не слишком-то часто.
— Прекрасно! — воскликнула она. — Надеюсь, Елизавета, ты слышала это мудрое, хотя и парадоксальное изречение сэра Томаса?
— О да, Мэри! — засмеялась и Елизавета. — Совсем недавно я прочитала у Леонардо да Винчи, что мудрость — сестра опыта. Не хотели бы вы, сэр Томас, произвести такой опыт: разложить все ваши несметные богатства на одной из площадей Чипсайда на всеобщее обозрение и без всякой охраны, разумеется?
Общий веселый смех был хорошим предзнаменованием, и Томас Грешем незаметно для других облегченно вздохнул: королевский визит, хотя,
к сожалению, и без самого короля, начался, насколько можно было судить, весьма удачно.
— Первым, кто докажет абсурдность философии Томаса и возьмет из этой горы богатств столько, сколько сможет унести, буду я, черт возьми! — хохотал во все горло старый моряк сэр Себастьян Кабот…
— Похоже, я буду второй! — смеялась Елизавета.
— О нет, господа, — по-артистически печально улыбнулся
По широкой лестнице из мрамора нежнейшего светло-розового оттенка гости медленно поднимались на второй этаж. Откуда-то из глубины дома разливалась по всем его помещениям мягкая музыка.
— Все эти великолепные скульптуры вы привезли из Италии, сэр Томас, не правда ли? — спросила принцесса Мария, с восторгом и удивлением рассматривавшая прекрасные произведения искусства, через каждые пять-семь ступенек стоявшие по обе стороны лестницы.
— О нет, ваше высочество, — ответил Томас Грешем с мягкой своей улыбкой, — я счел более рациональным привезти и мрамор, и скульпторов сюда, в Лондон…
Мария неожиданно добродушно улыбнулась, проговорив:
— Хм… Вы знаете, сэр Томас, у нас при дворе говорят, будто вы являетесь первым алхимиком Англии, ибо все, на что вы обратите свой взор, мгновенно превращается в золото!
— О, благодарю ваше высочество за столь лестное мнение обо мне! Но
в таком случае ваше высочество всегда может расчитывать на меня, если
в государственной казне не останется ничего, кроме паутины и пыли…
— Благодарю вас, сэр Томас. Вы всегда были удивительно добры. Я не-
пременно учту это ваше заявление… в свое время… Боюсь, впрочем, оно приближается с угрожающей быстротой… Я уверена, мы с вами еще поговорим об этом. Сейчас же я бы хотела заняться делом, ради которого и оказалась вашей гостьей. Очень хотелось бы узнать, каким образом вы намерены устроить это, сэр Томас. Так же, как и в случае с вашим богатством, то есть публично?
— О, я надеюсь и на этот раз заслужить благодарность вашего высочества!
Мрамор, скульптура, картины и гобелены самых знаменитых фламандцев, итальянцев и немцев в роскошнейших рамах — самостоятельных произведениях искусства! — сотни свечей в изумительных светильниках работы талантливых художников, зеркала и целые зеркальные стены, оконные витражи, множество очаровательных душистых цветов и диковинные растения в огромных фарфоровых чашах китайской работы, легкая музыка — все это создавало исключительное, особое настроение восторженной
приподнятости, благоговейного преклонения перед человеческим гением
и ослепления заревом огромного богатства, выставленного напоказ…
Но вместе с тем все это порождало и выжигающее душу чувство ни с чем не сравнимой, словно укус ядовитой змеи, неистребимой, всепоглощающей зависти…
В большом парадном холле второго этажа гости, ведомые сэром Джоном Грешемом, негромко переговариваясь друг с другом и восхищаясь великолепными произведениями искусства, удивительной, изысканнейшей мебелью и поразительной инкрустацией на прекрасных дверях из самых драгоценных пород дерева, незаметно для самих себя свернули налево, откуда музыка была слышна и громче, и отчетливее, а принцесса Мария, ведомая Томасом Грешемом, вошла в правую анфиладу комнат, где было очень тихо, тепло и уютно…