Москва-Лондон
Шрифт:
— Все?
— Погоди, погоди, стрелец! Не кипи… паром изойдешь… Руки на час малый развязал бы… до ветра путем сходить надобно… Негоже ведь князьям под себя навозить… Да и покормили бы чем получше… А то ведь до суда царского не дотянем — дух ить не только на слове Божьем держится.
— Все, княжич?
— Да нет же, погоди! — Он перешел на шипучий и свистящий шепот: — Всем людишкам твоим — по десятку рубликов золотых, тебе — пять десятков, и разъезжаемся в разные леса!..
Стрелец вдруг изогнулся в седле и схватил Алексея за его модным клинышком стриженную бороденку. Поставив таким образом княжича на колени
— Моли Бога, что язык твой змеиный заодно не отрезал! Пес шелудивый… недоделок…
— Сто! Сто золотых! Ну — тысячу, стрелец!
Сильнейший удар сапогом в окровавленное лицо уложил Алексея едва не замертво…
— В мешок его! В пасть соломы затолкай сколь влезет… Так… Эй, гони!
Лица стрельцов были невидимы: почти до самых глаз на них были на-
двинуты меховые шапки с острыми, заломленными назад концами, а лица полностью прикрыты черными шерстяными платками. И лишь глаза их свидетельствовали о том, что под покровом одежды бушуют страсти молодых и сильных людей…
До Троице-Сергиева монастыря они трижды отбивались от голодных волчьих стай — стрелами, ружьями и даже шестоперами и саблями с кинжалами… Приходилось сражаться с лесными хищниками, охотившимися за стрелецкими лошадьми…
Но куда опаснее были разбойники в человеческом облике! Большие
и малые их ватаги, которыми кишели лесные проезжие тропы и ямщицкие гоночные тракты, устраивали хитроумные завалы с капканами для людей
и лошадей, а их засады всегда выбивали из строя наибольшее количество вооруженной охраны или самих путников…
И все-таки на рассвете Дня сорока мучеников121 они были у стен обители святого Сергия Радонежского122.
— Экая крепостища! — восхищенно проговорил один из стрельцов с руками, обмотанными окровавленными тряпицами. — Не дом Божий, но крепость государева…
— Болтай неразумное! — хмуро сказал второй стрелец, очевидно — начальствующий, тот самый, что был столь суров и непреклонен с обоими князьями. — От разбойников житья нету ни царю, ни Богу… За такими стенами только и прятать святые души угодников Божьих!
Один из крупнейших и богатейших монастырей разлился, словно река
в весеннее полноводье, на огромной площади северо-восточной равнины русской. К нему приписано было около двух десятков меньших монастырей. Как полноправный помещик, он владел примерно 250 селами, 500 деревнями, 200 пустошами, полусотней починков и селищ, несколькими волостями, не менее чем 40–50 тысячами крестьянских душ и десятком тысяч десятин земли. Одно из крупнейших хозяйств страны не могло не стать
и крупнейшей политической силой державы…
Казалось бы, святой обители, находившейся всего в семидесяти верстах с полуночи123 от Москвы, ни к чему было окружать себя валами и крепостными стенами, но потому-то Троице-Сергиева лавра и пережила не один век своей бурной истории, что ее многомудрые владыки умели видеть сквозь толщу грядущих лет кровавые распри в безмятежном сегодня мире
и предчувствовать опасность в благостном ныне смирении царей и их подданных…
Так
…Нельзя было сейчас, в это яркое, еще не по-весеннему морозное, бесснежное утро, без удивления и восхищения смотреть на свежевозведенную крепость монастырскую!
— Как же мы в монастырь-то проедем? — спросил стрелец с забинтованными руками своего начальника. — Башен тут да ворот не счесть, ан все заперты, словно приступа вражеского опасаются…
Стрелецкий начальник в растерянности пожал плечами.
И действительно, крепостная стена монастыря горделиво красовалась своими башнями и мощными воротами. Вот — Угольная, или Житничная, башня, Сушильная башня, башня с Красными, или Святыми, воротами, Круглая Наугольная, или Пятницкая, башня, Луковая башня, башня Водяных Ворот, или Водяная, Келарева башня, Плотничная башня, башня Конюшенных ворот, Конюшенная, или Каличья, башня, Звойковая, или Соляная, башня…
Величие и мощь монастыря подавили путников.
— Чего делать-то станем? — повторил свой вопрос стрелец с израненными руками. — Сами оголодали уж до краю, а уж князья не подохли бы во-
все… Да вшестером мы всего и остались-то… Как до Москвы доберемся —
в голову не вобью…
— Доберемся — не скули! А вон и ворота какие-то отворилися! Оставайтесь покуда на месте, а я туда слетаю.
Здоровенные, до зубов вооруженные монахи объяснили стрельцу, что следует им объехать вдоль крепостых стен с версту, перебраться через клементьевский пруд в Клементьевскую слободу, а там спросить ям государев — каждый укажет…
— Чего в санях-то, начальник стрелецкий? — спросил хозяин яма, огромный и неуклюжий детина с черной как смоль бородой и черными, как мартовская ночь, глазами. — Живье будто какое… шевелится…
— Ты в закрома-то государевы не больно заглядывал бы: не ровен час царскую пытошную узреть там по глупости своей можешь…
Ямской хозяин троекратно перекрестился, а затем земно поклонился суровому стрельцу.
— Да я чего ж?.. Я — того… слеп да глух…
— То-то. Прежде — людей моих накорми. Много давай, и горячего!
— Лошадей менять ли прикажешь, воевода?
— Всех! Да чтоб без воровства — каждую огляжу да ощупаю самолично!
— Знамо дело… Запрягать когда прикажешь?
— Через день. Сарай надежный есть ли у тебя?
— Не без того…
— Деревянный?
— И каменный тож…
— Ладно. Загоним туда наши сани. Замки надежны ли там?
— Иначе как с пушки не собьешь. У меня…
— Ключи мне отдашь. Две ночи охранять сам будешь… с моим стрельцом. Днем без тебя управимся…
— Ишь ты дело-то каково… Вовсе не по душе мне делишки таковские… Подалее от государевых тайн — поближе к царствию небесному, к рай-