Москва-Лондон
Шрифт:
— Благодарю вас, Фогель, я так, пожалуй, и поступлю. Кстати, Мартин, сколько, вы полагаете, может заработать сэр Томас на этом благородном деле?
— Ну… гм… полагаю, не меньше ста тысяч. Впрочем, эта сторона дела будет целиком и полностью зависеть только от вас, дорогой капитан…
— От… от меня? — вытаращил глаза Чанслер. — Что вы хотите этим сказать?
— Ничего, кроме того, что превратить эти великолепные деньги, подлинное произведение высокого искусства, в самые изящные, красивые
и дорогие изделия лучших ювелиров Европы, даже мира будет совсем не так просто, как того хотелось
— Но, черт возьми, ничего подобного он мне не говорил! — почти со-
рвался на крик Чанслер.
— Совершенно верно. Он велел мне передать вам это его поручение.
— Очень мило с его стороны! Я чрезвычайно признателен ему за столь приятное и лестное поручение! Но я, видите ли, не обучен благородному искусству покупать настоящие бриллианты за фальшивые деньги! Не
обучен!
— Пустое, научитесь, — спокойно возразил Фогель и уселся в кресло
у камина. — Я смогу помочь вам только советами и только из этого дома.
— Благодарю вас! Вы на редкость добры… черт вас возьми со всеми потрохами!
— Не злитесь, Чанслер, мы ведь оба на службе. В прошлый раз мне удалось запустить в оборот очень значительную партию наших золотых монет, и теперь на два-три года я должен исчезнуть с горизонта. Теперь ваша очередь, Ричард, раз уж так решил наш великий повелитель. Давайте выпьем за его драгоценное здоровье! Надеюсь, вы не против того, чтобы наш друг Чарли Смит составил нам компанию?
— Нет, разумеется… — тяжко вздохнул Чанслер. — Надерусь я сейчас, как лондонский сапожник… Черт возьми, у меня такое ощущение, словно я буду сейчас пить за упокой своей собственной души…
— Полноте, Ричард, — добродушно басил Фогель, — не раскисайте. Я действительно уверен, что вы отлично провернете это дельце и заработаете на нем такие же хорошие деньги, как и я…
— Или хорошую петлю, — мрачно пробормотал Чанслер.
— Или хорошую петлю, — согласился управляющий. — Золото всегда тащит за собою что-нибудь в этом роде…
…Через несколько недель Мартин Фогель, заметно осунувшийся, с воспаленными красными глазами и темно-свинцовыми руками, заявил своим глухим басом:
— Все, Ричард, — я сделал свою работу. Теперь начинается ваша.
В этом мешке мои великолепные французские золотые монеты на сто семьдесят тысяч экю. Все до единой они должны быть истрачены на приобретение самых прекрасных драгоценностей, подлинность которых не подлежала бы ни малейшему сомнению. Впрочем, одну-две монеты советую сохранить для сэра Томаса — он любит собирать подобные «произведения искусства» и является их тонким ценителем. Фу-у-у… Вы знаете, Ричард, я чертовски устал за это время и, надеюсь, заработал себе право на приличный отдых. Все свои советы я вам уже дал, и, заметьте, совершенно бескорыстно. Теперь рекомендую обогатить чашу пожертвований соседнего собора нашим… ах, простите, — вашим золотым экю и можете отправляться на свой корабль. Прощайте, Ричард, да хранит вас Господь. Чарли ждет вас внизу.
Он положил руку на плечо Чанслера, устало улыбнулся и, сгорбившись,
Все это время Чанслер чувствовал себя не в своей тарелке.
Прежде всего, его угнетала и пугала предстоящая операция по закупке драгоценностей на фальшивые деньги. Он решительно ничего
не смыслил в этом особом товаре, и ловкие ювелиры запросто могли сбыть ему самые обыкновенные стекляшки. Вместо золота он мог получить рядовую бронзу или даже медь. Чанслер потерял покой и сон. Пропал аппетит. От бесконечного употребления и смешения вин кружилась
и болела голова. К тому же перспектива полного провала предприятия казалась ему настолько неотвратимой, что он совсем не выходил из дома, сотни раз измеряя шагами его комнаты. Разговаривать было не с кем: Фогель появлялся редко, а молчаливый Чарли Смит был плохим собеседником. Впрочем, большую часть дня Ричард обычно проводил на корабле «Дева Мария», давая возможность капитану Белчу хоть немного развеяться на берегу, в городе. В конце концов, почувствовав, что от страха может сойти с ума, он громко заявил себе: «Капитан Чанслер, вы должны пройти еще и через это испытание, прежде чем обессмертите свое имя! Ведь именно это обещал вам сам великий Томас Грешем! Но почему он именно меня, капитана дальнего плавания, избрал для обделывания своих темных делишек? У меня к нему тысяча вопросов! Я бы не прочь сейчас вытащить ответы на них вместе с его кишками! Но какой же он все-таки мошенник! А, черт с ним!.. Должно же все это как-то уладиться!..»
И вот наступил наконец этот день…
Уже начали сгущаться сумерки, когда Чанслер и Смит поднялись на свой корабль. До капитанской каюты они дошли, не встретив ни единого человека.
— Какого черта, Белч, на корабле нет ни одной живой души? — вместо приветствия обрушился на капитана Чанслер.
— Все на месте, сэр, — хладнокровно ответил Белч. — Свистать всех наверх? Мы поднимаем паруса?
— Уходим завтра. Надеюсь, все готово?
— Абсолютно. Хотите убедиться, сэр?
— Нет необходимости. Смит в к
урсе дела.
— Куда идем, сэр?
— В Лиссабон.
Белч присвистнул.
— Черт подери, я никогда там не был, — пробормотал он. — Говорят, порядочная дыра…
— Я был там дважды в этом году, — заметил Чанслер. — Где команда?
— Обедает. Хотите познакомиться, сэр?
— Да. Ведите.
В кают-компании больше десятка человек громко чавкали и икали, доедая жаренного на вертеле барана и запивая пищу доббель петерманом20 из огромных глиняных кружек.
— Хозяин хотел бы познакомиться с вами, — по-немецки сказал Белч, когда они вошли в кают-компанию.
Когда через некоторое время его слова были переведены едва ли не на все языки Европы и моряки поняли, кто стоит перед ними, они все, каждый на свой манер, поклонились Чанслеру.
Ричард хотел было по укоренившейся традиции представиться новой команде и высказать требования, но вспомнив, что по-английски ему говорить нельзя, а немецким он владеет хуже, чем следовало владельцу немецкого корабля, ему не оставалось ничего другого, как просто положить на стол довольно тугой кошелек с деньгами. Моряки одобрительно загудели, каждый по-своему благодаря хозяина за щедрость.