«Москва, спаленная пожаром». Первопрестольная в 1812 году
Шрифт:
Не имея возможности забрать с собою и тяжелораненых и больных солдат, «губернатор, поставленный французским правительством, Лессепс, писал очень убедительное письмо к г-ну Тутолмину, дабы в случае прихода в Москву российских войск имел он попечение в рассуждении оставшихся в оной французских больных и раненых». [165]
Занятно, что, уходя из дома, французские жандармы и караульные запирали свое имущество и напитки в шкафах, ставя при этом свои печати «с тем, что, ежели они чрез две недели не возвратятся, то предоставляли оными пользоваться кому угодно… Перед выходом своим французы уверяли, что они надеются непременно в скором времени опять возвратиться в Москву, но мы в сердцах своих отвечали им: да сохранит нас Бог от таковых доброжелательных гостей и, да приберет вас черт в преисподнюю, от лица земли русской!» [166]
165
П…Ф…
– С. 25–32.
166
Там же.
После того, как 10 октября последний французский караульный солдат покинул свой пост в Воспитательном доме («Ввечеру в девятом часу французский караул в Воспитательном доме был снят, почему нетрудно угадать было, что они из Москвы хотели бежать опрометью» [167] ), здание оставалось без охраны почти сутки.
Об обстановке в Москве в эти часы рассказывает служащий Воспитательного дома: «Десятого числа во весь день слышны были частые ружейные и пистолетные выстрелы, к вечеру пальба усилилась, причем были слышны и пушечные выстрелы, что продолжалось почти всю ночь. Наши казаки приезжали в предместья Москвы, выгоняли из больниц французских раненых, они кучами тащились в Воспитательный дом, а некоторых переносили на носилках, как в единственное убежище от предстоящей опасности». [168]
167
П…Ф… «Некоторые замечания, учиненные со вступления в Москву французских войск (и до выбегу из оной)»//1812 год в воспоминаниях современников. – М., 1995.
168
Там же.
Занятный эпизод, демонстрирующий благородство русского офицера, произошел в эти дни в Воспитательном доме. Во время оккупации на излечении здесь находился Николай Иванович Кривцов, получивший ранение в Бородинском сражении и попавший впоследствии в плен. Он-то и заступился за оставленных французами своих раненых в Воспитательном доме. Вот что рассказывает московский эмигрант Вильфор:
«Я забыл вам рассказать очень хороший поступок одного русского офицера, раненого и остававшегося здесь в плену. С удалением Французов он сделался свободен и жил в Воспитательном Доме, где находились и французские раненые. Чтобы обезопасить их, он вошел в зал с подвязанной рукой и закричал им: «Солдаты, вы у меня в плену, армия ушла, я приглашаю вас сдаться».
– Как? Что? Мы не сдадимся! К оружию! – И в самом деле, некоторые из этих несчастных встали с постели, оделись, взяли свое оружие и хотели выйти из дому. Г. Кривцов (офицер гвардейских стрелков) удерживал их, показавшись на улице. Многих этих несчастных нельзя было остановить; но только что они вышли на улицу, их тотчас убили. Это печальное зрелище заставило остальных образумиться, и они согласились сдаться в плен. Тогда их ангел-покровитель вышел на двор и пошел навстречу казакам и крестьянам; обращаясь к казацкому офицеру, он сказал: «Я вам объявляю, что раненые, находящиеся здесь, – мои пленники; никто не имеет права их трогать». Толпа упорно требует их выдачи; казацкий начальник хочет употребить силу. Тогда г. Кривцов подошел к нему, сказал свое имя, объявил, кто он такой, и потребовал от офицера того же, предупреждая его, что он ответит за все, если пойдет дальше. Такая настойчивость произвела свое действие: казаки и народ удалились, а пленные были спасены». [169]
169
Цит. по: Васькин A.A. Москва глазами русских и французов. – М., 2012.
– С. 242–243.
Позднее за этот поступок Кривцов был награжден орденом Почетного легиона. Во время заграничного похода русской армии 1813–1814 ГОДОВ он лишился ноги. Был близок с А.С. Пушкиным, написавшим ему 10 февраля 1831 года: «Мы не так-то легки на подъем. Ты без ноги, а я женат». Служил при Министерстве иностранных дел, был губернатором в Туле, Воронеже, Нижнем Новгороде.
Кривцов Н.И. 1820-е гг.
Итак, первыми русскими солдатами, переступившими порог Воспитательного дома, стали казаки генерал-майора Иловайского и толпа крестьян. Как вели себя они по отношению к ставшим уже пленными французам, которых на попечении Тутолмина Лессепс оставил более тысячи человек? «Казаки, сопровождаемые толпою крестьян, ворвавшись в окружное строение, стали отнимать у больных и раненых французов оружие, ограбили их и расхитили все имущество живших в том строении служителей». [170]
170
Щукин П.И. Московский воспитательный дом в 1812 г. // Русский архив. – Кн. 3. – 1900. – С. 473–474.
Такая реакция
А под охрану Воспитательный дом взяли военнослужащие уже другого соединения. Как сообщал Тутолмин в своем донесении императрице Марии Федоровне, гусарский полк генерал-майора Бенкендорфа вошел в Москву и октября и «снабдил Воспитательный дом караулом и оказывал мне всевозможное свое пособие, по принятой им на себя в городе должности коменданта». [171]
171
ЧОИДР. 1860. Апрель-июнь. Кн. 2. Отд. V. С. 178.
Окончательно от нежданных французских постояльцев Воспитательный дом был очищен лишь к 25 октября, когда большую часть раненых перевели в другие госпиталя. Милость к захваченным в плен оккупантам проявила вдовствующая императрица Мария Федоровна, взяв под свое покровительство оставшихся в Доме двух десятках французских раненых. Она присылали им лекарства, деньги, интересуясь их здоровьем. Один из пленных французов, оказавшийся врачом, решил даже остаться на службе в ведомстве императрицы Марии Федоровны.
Оставленные после французских раненых разоренные ими помещения без окон и мебели, дверей, употребленных на растопку печей, требовали серьезного ремонта. Но еще более необходимо было лечение детей, пострадавших не только физически, но и духовно от почти месячного соседства с оккупантами.
Не будем забывать и невыносимой антисанитарной обстановки в Москве, царившей после бегства из нее оккупантов. И это была четвертая опасность для жизни детей, с которой пришлось бороться Ивану Акинфиевичу Тутолмину и его сотрудникам – зараженная из-за большого числа беспорядочных захоронений питьевая вода. Ни к чему не привели и попытки вырыть новые колодцы. Тогда «императрица приказала процеживать воду через уголья. Для уничтожения смрадных испарений, оставшихся от лежавших трупов, землю посыпали негашеною известью по способу Крейтона. Покои всеми мерами выветривали; окна и двери в покоях, занимаемых неприятелем, оставлены на всю зиму отворенными». [172]
172
Материалы для истории Императорского московского воспитательного дома, изданные ко дню столетнего юбилея Воспитательного дома 1 сентября 1863 г. Выпуск 1-й. – М., 1914. – 261 с.
На протяжении всего времени французской оккупации Воспитательный дом принимал у себя и новых подкидышей, и детей, ставших сиротами. Сами французы прислали более двадцати найденных ими детей, некоторым из них были даже даны фамилии Наполеоновы, впрочем, после изгнания оккупантов эти фамилии были заменены на более благозвучные, русские.
Не только воспитанники Дома нуждались в серьезной реабилитации после изгнания захватчиков из Москвы, но и их главный надзиратель шестидесятилетний Иван Акинфиевич Тутолмин, здоровье которого оказалось серьезно подорвано нервным расстройством. А посему императрица отправила его на лечение на Кавказ, продлившееся восемь месяцев.
За все, сделанное Тутолминым для спасения Воспитательного дома и его населения (что в полной мере позволяет назвать его поведение подвигом), Иван Акинфиевич был награжден орденом св. Анны I степени. Награды получили и другие служащие дома.
Сидение Наполеона на Москве: поиски мира продолжаются…
Как ни уговаривали императора его же маршалы поскорее убраться из спаленной пожаром Москвы, пугая русскими холодами, голодом, усугубляющейся деморализацией армии, – а он ни в какую.
Больше месяца Наполеон безрезультатно прождал перемирия в древней русской столице. Нельзя не отметить, что два этих процесса проходили одновременно: чем ниже было моральное падение французских солдат, тем сильнее их император жаждал мира. Уже и есть в Москве было нечего, и раненых вывозить не на чем (одних лошадей съели, а другие сами передохли), а Наполеон все надеялся – Александр I вот-вот протянет ему руку дружбы…
Угрюмым и удрученным появлялся он на московских улицах, в такие моменты и увидел его Петр Шаликов: «Сей Омар, которого истребительною рукою превращены в пепел не одни библиотеки наши, но и жилища, ездил – но весьма редко – между их развалинами, верхом в сопровождении многочисленного конвоя и обыкновенной свиты – то есть Мамелюка, Принцов и Королей – к тому или другому из сих последних, или к ордам своим за город, где провождал иногда по нескольку суток. Новодевичий монастырь видел супостата, Наполеона, в святой своей ограде, которую осматривал он со вниманием и перед главными воротами которой вскоре явилась высокая батарейная насыпь с глубоким рвом, а самые ворота были заложены брусьями. Вообразите мучительное беспокойство страшной неизвестности, в которой до самого побега Французов находились робкие, беззащитные девы, что будет с монастырем и с ними! Но Бог, которому оне посвятили себя, спас их невредимо; батарея и тогда же сделанный на противной стороне пролом в стене остались – грозными следами какого-то злого намерения, и только».