Москва в огне
Шрифт:
Я остановился на углу какого-то переулка в большой толпе.
Люди шумели здесь и спорили особенно громко.
— Ведь это разбой, товарищи! — кричал пожилой человек в потертом пальто. — В свой народ из пушек палили, а! Для японцев снарядов не хватило, а для наших детей нашли!
— Так это же дружинников били, — возразил кто-то из толпы, — в безоружных, чай, не стреляют…
— Детей, школьников, говорят, избивали!
— Вот они, пушки-то, стоят, — показав в сторону монастыря пальцем, с испугом сказала молодая женщина с ребенком на руках. — Уйти от греха…
— Это
— Изверги треклятые…
Я хотел было вмешаться в спор и провести здесь летучий митинг, как вдруг грохнул оглушительный выстрел из орудия и коротко протрещала пулеметная очередь.
Толпа ахнула. Раздался женский визг. Чей-то голос по-солдатски скомандовал:
— Ложи-и-и-ись!..
Люди как скошенные свалились на тротуар и мостовую. Многие побежали в переулок. Меня и какого-то студента придавили к парадной двери углового дома.
Упавшие лежали неподвижно, как мертвые. Иные руками прикрывали головы, пряча лицо в снег.
— Должно, холостыми ахнули, — решил пожилой человек, поднимая голову. — Стращают, идолы.
— Ишь дьяволы, чем шутить вздумали!
— Вставай, граждане, это забастовщиков пужают.
Люди стали подниматься, отряхиваясь от снега и ругаясь.
— А я вот чуть младенца не зашибла, — заговорила женщина, с трудом поднимаясь на ноги и прижимая к груди ребенка, укутанного одеялом. Ребенок посинел от крика.
— Гляди, гляди, кажись, опять наводят! — раздались тревожные голоса.
— Пущай наводят, потому как холостые.
Мимо нас по мостовой, обезумев от ужаса, вихрем неслась лошадь с санками без кучера. Вслед за ней, путаясь ногами в полах своего армяка, стремительно бежал извозчик и кричал неистово:
— Держи, держи коня-а-а-а!
От удара о тумбу сани разлетелись вдребезги, и лошадь рухнула на мостовую. На миг подняв голову и вытянув шею, смертельно раненное животное огласило воздух таким потрясающим воплем, что у меня зашевелились под шапкой волосы и похолодело сердце.
Не добежав несколько шагов до своего коня, извозчик упал на мостовую и так остался лежать с кнутом в руке.
Новый залп из орудий потряс землю.
Угол соседнего дома срезало снарядом. Камни и щебень полетели на наши головы.
С криками и стонами люди снова распростерлись на земле, кто где стоял. Женщина с ребенком беззвучно свалилась лицом вниз. Детская ручонка с куском одеяла отлетела в сторону. А через мгновение уцелевшие люди шарахнулись в разные стороны. Ломились в парадные двери, лезли под ворота, прилипали к стенам, бежали в переулок.
Вместе со студентом мы бросились было на помощь женщине, но тут один за другим раздались два залпа картечью, и улица сразу покрылась убитыми и ранеными.
И только теперь, в какую-то долю секунды, я вдруг понял, почему от Страстного до Триумфальных ворот не было ни войск, ни полиции: расстрел
Не помню, кто крикнул первый — я ли, студент ли, пли, быть может, десятки голосов сразу:
— Баррикады, товарищи-и-и! Строй баррикады!..
И все, кто оказался в переулке, бросились по дворам. А вскоре начался такой шум и треск, стук топоров и скрежет пил, будто шел ураган, ломал и гнул деревья, сокрушал все на своем пути.
Не знаю, каким образом в моих руках оказалась пила, и мы вместе со студентом в несколько бешеных взмахов подпилили телеграфный столб, и он с треском упал поперек переулка у самого выхода на Тверскую улицу. На поверженный столб полетели доски, куски забора, охапки поленьев, пустые бочки, старый сундук, поломанные сани — словом, люди тащили все, что можно было захватить в ближайших дворах и сараях.
С разных сторон налетела стая ребятишек и с веселым визгом и криками стала помогать взрослым наращивать баррикады по всему переулку. Они срывали железные вывески магазинов и лавок, ломали палисадники, тащили всякую рухлядь и все это громоздили на баррикады как победные трофеи.
Не прошло и часа, как по всему переулку чудовищными волнами вздымались баррикады, ощетинившись концами досок и кольев, железными зубьями ворот и заборов, оглоблями саней и пролеток.
Какой-то мальчишка притащил мне красную ситцевую рубашку, разодранную сверху донизу.
— Вот он, флаг! Воткни, дядя, на палку.
А когда на нашей баррикаде на конце высокой жерди заполоскалось от ветра красное полотнище, ребятишки приветствовали его неистовым криком «ура» и разбойничьим свистом.
Вместе с ними закричал «ура» и молодой студент, с которым мы подпиливали столб, закричал отчаянно, звонко, подбросив форменную фуражку вверх.
Баррикады строили все жители переулка — рабочие, служащие, мелкие чиновники, лавочники, дворники, домашняя прислуга. Я заметил, что даже два почтенных буржуа, пыхтя и отдуваясь, тащили со двора на баррикаду деревянную лестницу.
К ночи почти все окраины города, Садовое кольцо, сотни улиц и переулков вокруг центра покрылись баррикадами.
А по Тверской улице, где пальба уже прекратилась, полиция и пожарники подбирали трупы убитых, бросали на санки легковых извозчиков, в кареты «Скорой помощи» и поспешно увозили. Дворники засыпали песком и снегом лужи крови на мостовой и тротуарах, смывали следы работы картечи…
На Пресне
День 10 декабря явился переломным днем: Дубасов начал широкое наступление с целью подавить восстание в самом зародыше. Собрания и манифестации разгонялись силой оружия. По толпам безоружных граждан, собиравшихся на площадях и улицах, стреляли без предупреждения из винтовок, пулеметов и даже из орудий. Пьяные драгуны, казаки и жандармы бесчинствовали по всем улицам.