Москва в огне
Шрифт:
Я понял, что это директивы партии, указания штаба.
Нас неодолимо тянуло вперед, к Седому.
Внезапно погасло электричество, и мы оказались в кромешной тьме.
Раздались крики со сцены:
— Спокойно, товарищи! Оставайтесь на местах! Сейчас будет свет.
Метнувшаяся было к выходу толпа остановилась. Шум замолк. При помощи Сережки я вскочил на сцену, он, разумеется, за мной.
Из темноты послышался женский голос:
— Товарищи рабочие! Мы здесь призываем народ к восстанию, а на улицах уже пролилась кровь. Драгуны стреляли по безоружной
В зале раздались негодующие возгласы, общее движение, треск сидений. Все встали, и, словно по сигналу, из разных концов зала раздались скорбные звуки похоронного марша:
Вы жертвою пали в борьбе роковой, В любви беззаветной к народу…Песня была подхвачена сотнями голосов и торжественно полилась под сводами театра в полной тьме.
Вскоре на сцене зажгли свечи и лампы.
Никогда в жизни я не слышал ничего более потрясающего, чем этот трагический марш в стенах театра. В живом, колеблющемся полумраке, накануне кровавых боев он звучал невыразимо скорбно и в то же время сурово, угрожающе:
А грозные буквы давно на стене Чертит уж рука роковая…Согретые одним чувством, наполненные одной печалью и гневом, пели сотни людей. Казалось, тени павших витали над нашими головами. В разных углах слышались всхлипывания женщин. Мне казалось, что мы все вот-вот задохнемся в этой страшной, мигающей полутьме…
Настанет пора, и проснется народ…Мы еще не кончили последнюю строфу, как чей-то тревожный голос оборвал песню:
— Товарищи! «Аквариум» окружен солдатами!
— Никакой паники! — загремел со сцены голос Седого. — Пошлем делегатов для переговоров.
Все остались на месте. Митинг продолжался.
Вскоре вернулись посланные для переговоров товарищи и сообщили, что командир части обещал беспрепятственно пропустить всех безоружных участников митинга, если не будет оказано сопротивление, — иначе…
Дальше следовала угроза открыть огонь. Несколько сот безоружных людей оказались в окружении войск. Принимать бой было бы безумием. Собрание решило подчиниться, и все пошли к выходам.
Вместе с Седым и боевой дружиной мы тоже вышли во двор.
Главный выход со стороны площади оказался прегражденным войсками. Две шеренги драгун выстроились от ворот «Аквариума» в сторону Бронной улицы, направив винтовки на толпу народа, двигавшуюся из сада к воротам.
Расставаться с оружием дружинники не хотели. При непременном участии Сережки, который знал здесь все входы и выходы, нам удалось устроить пролом в заборе и перебраться во двор Комиссаровского технического училища.
Сережка ликовал:
— Вот видишь, как все замечательно получается! Сейчас через калитку мы выйдем в переулки — и поминай как звали…
Однако разведка обнаружила, что переулок занят
К счастью, директор училища оказался своим человеком и, по предложению Седого, укрыл нас в мастерских, у где мы и пробыли до утра. После я узнал, что жена директора, Зинаида Ивановна Яшнова, была членом финансовой комиссии Московского комитета партии и немало помогала нам по сбору средств.
Поговорить с Седым мне не удалось, обстановка оказалась неподходящей. До ста человек сбилось в одном помещении, в абсолютной темноте. Люди старались не шуметь, чтобы не выдать своего убежища врагу. А рано утром вездесущий Сережка первым проведал и сообщил нам, что войска и полиция ушли из переулка и выход свободен. Мы тоже не стали мешкать и незаметно поодиночке и попарно покинули Комиссаровское училище. Можно было только удивляться, как это войска и полиция сумели упустить сто вооруженных дружинников, попавших в ловушку, окруженных со всех сторон.
Разгоном митинга в «Аквариуме» Дубасов начал активные действия против забастовщиков. Можно было ожидать, что на следующий день мы сами перейдем в наступление. Однако этого не случилось. 9 декабря, так же, как и вчера, повсюду продолжались митинги и массовые шествия к казармам, разоружение городовых и жандармов, мелкие стычки с казаками и драгунами. Почти вся пехота сидела в казармах запертой и обезоруженной, под охраной драгун, казаков, артиллерии. Вооруженное восстание все еще не развернулось.
Но самая большая неудача в этот день постигла нас на Серпуховской улице. Здесь проходила воинская часть, недавно вернувшаяся с Дальнего Востока. Она шла на соединение с рабочими типографии Сытина. Оркестр гремел «Марсельезу», над головами солдат реяло красное знамя. Если бы в этом районе были уже баррикады, солдаты наверняка примкнули бы к восстанию. Но баррикад еще не было, а наши люди, посланные навстречу части, опоздали.
На несколько минут раньше сюда прискакал генерал Малахов, остановил часть и обратился к солдатам с речью, обещая удовлетворить все их требования. Оркестр замолк. Солдаты заколебались. А тем временем примчались сумские казаки, окружили часть и загнали ее в ближайшие казармы.
Именно об этом эпизоде взволнованно писал позднее Ленин: «Малахов успел приехать, а мы не успели… Малахов окружил солдат драгунами, а мы не окружили Малаховых бомбистами».
Да, мы не успели. У нас еще не было опыта, и мы еще не понимали, как важно в первый же день захватить инициативу и сразу наступать, не давая врагу опомниться.
Марфа бастует
После волнующих двух дней стачки и бессонной ночи в «Аквариуме» я шел по улицам как пьяный, с трудом передвигая отяжелевшие ноги. Но прежде, чем где-нибудь передохнуть и собраться с силами, я решил сходить к Вере Сергеевне. Она имела прямую связь с комитетом и могла бы познакомить меня с положением в городе.