Москва в огне
Шрифт:
Сережа ликовал:
— Чуешь, оратор? Это моей артиллерии испугались! — Он перестал барабанить, отложив палку в сторону.
Что случилось, однако? Неужто солдаты и в самом деле испугались Сережкиной трескотни?
Дядя Максим оторвался от «бойницы» и обратился к нам:
— Ну, господи благослови, ребята! Сейчас дело будет…
С вражеской стороны доносился только гул голосов, отдельные выкрики — не то ругательства, не то команды. Впрочем, ждать пришлось недолго. Вместе с залпами из винтовок вдруг свирепо
Сережка даже не пробовал пустить в ход свою железную артиллерию: «Все равно никто не услышит».
Наши маузеристы сделали перебежку и благополучно присоединились к нам, оставив головную баррикаду.
Дядя Максим похвалил их:
— Маневр правильный. Сейчас начнется атака, и вчетвером вам бы не сдюжить.
Петр немедленно скомандовал:
— Маузеристы остаются здесь, со мной. Все остальные с дядей Максимом сию же минуту займете первую баррикаду за углом Ямской улицы. Без моего сигнала не стрелять.
Дядя Максим дал знак, и мы ползком перебрались за указанную баррикаду. Здесь я оказался между дядей Максимом и Сережкой.
Маневра Петра я не понял и обратился к дяде Максиму за разъяснениями.
— Мой Петруха настоящий полководец! — с гордостью ответил Максим. — Ты глянь, что получается. Если солдаты атакуют головную баррикаду, она окажется пустой. Никакой стрельбы с нашей стороны не будет. Они обрадуются и ринутся дальше, на ту баррикаду, где засел Петруха. А когда солдаты сравняются с Первой Ямской, мы окажемся у них на левом фланге. Тогда Петруха даст сигнал и… соображаешь?
Я понял — Петр приготовил засаду, лишь бы только драгуны пошли в атаку.
Вскоре рокот пулемета и ружейные залпы прекратились. Баррикады тоже молчали.
На минуту водворилась тишина. Доносилась только перестрелка со стороны Кудринской площади.
Вдруг совсем близко заиграл горнист, затрещал барабан, и пьяное «ура» раздалось в воздухе.
— Готовься, хлопцы! — крикнул дядя Максим, беря на изготовку свою двустволку. — До свистка не стрелять!
Все залегли за прикрытиями.
Я смотрел в узкую щель между толстыми бревнами, но видел только один край «нашей» баррикады, за которой притаились маузеристы, два-три дома прямо перед нами, кусок булыжной мостовой — и ни души! Как будто все здесь вымерло. Что творилось за углом, на площади, у головной баррикады, я не мог видеть, но зато слышал каждый звук и все ясно представлял себе… Вот с ревом «ура», стреляя на бегу, драгуны «берут» уже пустующую баррикаду. Ответной стрельбы нет. Торжествующий рев усиливается. С винтовками наперевес солдаты бегут дальше, в Оружейный переулок, к «нашей» баррикаде.
Каждая секунда казалась вечностью. От напряжения и ожидания мои пальцы окостенели на ручке револьвера. Сердце отчаянно колотилось. Первый бой!.. Сережка тоже замер
Вот я уже вижу пьяные рожи драгун. Впереди всех, дико выпучив глаза, с раскрытым, ревущим ртом, бежит солдат с нашивкой на погонах. Кажется, унтер. За ним беспорядочной толпой бегут другие. Блестят штыки. Вот они поравнялись с углом Первой Ямской. Свирепой лавой несутся мимо, к баррикаде Петра. А сигнала еще нет. Сирена молчит. Не забыл ли Петр?.. Лавина солдат все ближе, рев громче… Еще десяток шагов — и они полезут на баррикаду… «Скорей же, скорей, Петя!..»
И вдруг бежавший впереди унтер рухнул на мостовую. Сразу десяток выстрелов с нашей стороны оглушил меня. И я тоже раз за разом стал нажимать собачку «смита». Рядом палил Сережка из «бульдога» и, как из пушки, ухал дядя Максим из своей двустволки. А сигнал я так и не слышал.
Атакующие сразу попали под перекрестный огонь: с фронта — с баррикады Петра и с фланга — с нашей стороны. Еще трое драгун свалились в снег.
Не ожидавшие такого отпора, драгуны в панике повернули назад и еще быстрее понеслись прочь, даже не пытаясь отстреливаться. Однако к чести солдат надо сказать, что, рискуя жизнью, они подхватывали своих раненых и уносили с собой.
— Молодцы ребята! — похвалил их дядя Максим, вновь заряжая двустволку. — Оставлять раненых по уставу не полагается.
Ни один из солдат, тащивших с собой раненых, не был обстрелян дружинниками, хотя они уходили последними. Я тоже не стал стрелять в них.
Только унтер, упавший первым от пули Петра, остался лежать на мостовой. Он был мертв.
Мы ликовали. Шутка ли — отбили атаку настоящих солдат! Что будет дальше?.. Опять начнут громить из пулеметов или сейчас же предпримут вторую атаку?
Петр приказал всем занять прежние места и ждать команды.
Дядя Максим осторожно подошел к углу Ямской и заглянул в сторону площади.
— Ого! Парламентер идет, хлопцы, — солдат с белым платком на штыке. Пока будьте наготове, а я узнаю, что ему надо.
Дядя Максим с двустволкой в руках вышел навстречу солдату. Тот остановился на почтительном расстоянии.
— Эй, воин, что надо? — крикнул дядя Максим, тоже остановившись.
— Я санитар. За убитым послали, — ответил драгун. — Может, отдадите, товарищи, а?
— Хорош товарищ, — сердито проворчал дядя Максим, — против своих пошел! Эх ты, фефела!
— Дык вить начальство приказывает… — оправдывался парламентер, неловко переминаясь с ноги на ногу.
— А ты послал бы свое начальство к матери, а сам бы к нам шел, — продолжал агитировать старик, спокойно опираясь на дуло двустволки. — Дурак ты, парень, вот что. И звать тебя, поди, Ванькой?
— Угадал, дядя, я действительно Иван. А убитого дайте, сделайте милость. Влетит мне, ежели не того… не уговорю.