Москва. Путь к империи
Шрифт:
Грозный бросается в схватку с изменником Курбским, не понимая — о чудак человек! — что перебежчиками становятся от судьбинушки горькой, если, конечно, человек не патологически преступен, от несправедливостей тиранов, потому не с Курбским бороться надо, а с порядками в государстве, порождающими таких отступников. Но порядок устанавливал он, а с собой бороться у него сил не было — не дано, не судьба.
В начале первого послания Грозный в стиле велеречивом, словом церковно-славянским определяет точно место, которое занимает он сам, царь, и указывает своему оппоненту на место, которое тот займет в истории. Высокое место у Ивана Васильевича. Царское. Православный христианский самодержец. Третий Рим. Прелюдия еще не окончена, но уже расставлены акценты: я царь православной державы, а ты изменник, преступник «честнаго
Велеречивость прелюдии быстро уступает место неистовому напору мысли и слова. Политик еще чувствуется в каждой строке, но все образнее становится речь, все больше в ней страсти, душевного откровения. Никаких преград, никаких канонов. Как хочу, так и пишу. Грозный с напряженным терпением продолжает излагать изменнику — да не ему, конечно, а тем, кто рискнет повторить его опыт, — свою точку зрения, призывая в помощники Священное писание, историю давнюю и близкую, обильно пересыпая мысли поговорками и пословицами, изречениями мудрецов и пророков.
История давняя учит. История близкая душу теребит, томит. Жизнь Грозного была суровой в годы юности, многое пришлось испытать царствующему мальчику, юноше, в том числе по вине опекуна — Андрея Курбского, и в послании к нему царь не пытается даже остановить себя от разоблачений. Воспоминания детства сработаны крепко.
Это — детство! Иван IV Васильевич с малых лет отличался крайней чувствительностью. Ребенок. В три года потерял отца. Ну уж не с ним одним беда такая приключилась, может возразить ненавидящий жестокость человек, и матушка, царица Елена Глинская, жива была. И то верно! Да только не в тихом тереме отчем, под мерный шелест сосновых лап в отдаленном от людской суеты местечке, благодатном для сказок, жила-была, детей растила вдовая царица, а во стольном граде, в самом Кремле, в центре бурлящего страстями государства. Не зря Иван IV называет матушку «несчастнейшей вдовой», от разыгравшихся нежных чувств пишет он в послании к Курбскому о юных летах своих: очень они были суровыми! Вдова с трехгодовалым Иваном и годовалым Юрием жила, «словно среди пламени находясь: со всех сторон на нас двинулись войной иноплеменные народы — литовцы, поляки, крымские татары, Астрахань, ногаи, казанцы». Казалось, князья да бояре должны сплотиться, забыть личные обиды, сообща биться за страну, но — нет! Почти все приближенные ко двору мечтали лишь о том, чтобы возвыситься, стать опекуном малолетнего царя и грабить царскую казну — богатую! Много злата-серебра собрали отец и дед Ивана IV, великие планы они мечтали осуществить. Не нужны планы князьям — деньги нужны. Перевороты в Кремле следовали друг за другом. Детей, однако, не убивали, понимая, что при малолетнем великом князе больше шансов урвать кусок…
До смерти царицы детьми еще занимались, но в 1538 году Елена Глинская умерла, и для Ивана IV начались самые страшные годы жизни. Об этом он с неподдельным чувством горечи и обиды, на высокой нервной ноте пишет Курбскому. Зачем? Разве нельзя было сухим канцелярским языком разделаться с предателем? Конечно же можно! Но о другом думал Грозный — о самооправдании. Да не перед князем, а перед потомками. Насмотрелся он с юных лет гадости человеческой, одичал, глядя на непрекращающуюся драку людей, бояр да князей, веру в них потерял. Еще в юности. Потерял, но не окончательно. И в надежде, что письмо дойдет до адресата, писал потомкам, предупреждая и поучая: не теребите детские души, не дразните драчливыми сценами неокрепшие сердца, не разрыхляйте разум, от рождения спокойный, способный взращивать из мудрых зерен добрые плоды. Я, Иван IV Грозный, жизнь свою рассказываю и кричу: берегите детей, если не хотите воспитать из них чудовищ, жадных до крови и драк. Я, Ванечка, сын Василия, во время так называемого боярского правления по закону — царь, по положению — беспризорный во дворце, видел ужастики не по видикам, но в жизни.
Очень современен для людей третьего тысячелетия нашей эры честный писатель Иван IV
Но на этом разговор с беглым князем не окончен.
И вновь строгий учительский тон, и на каждом шагу стилистические инверсии, образы, навеянные разумом и душой, выражения крепкие и этакие покорно-приторные, страсти восклицательные и вопросительные. Грозный хорошо чувствует риторическую волну, умело использует взлеты и падения, ритмику фразы, возможности игры в вопросы и ответы. И все лишь с одной целью: изобличить изменника, нарисовать гнусный образ предателя «християн», державы, детей господних. Удалось ему это сделать? Несомненно. Но главной цели царь не достиг. Не совладал он с этой страшной для государства болезнью — синдромом диссидентства…
Нет никакого желания оправдывать зверства Грозного — сам зверем станешь, или желания перещеголять тех, кто ругает русского царя, — отупеешь от такого щегольства. Но есть сложная биография талантливого человека, волею судьбы оказавшегося на русском троне. Есть русский язык, именно Ивану Грозному обязанный тем, что музыка и образное великолепие простонародной речи вдруг смело ворвались в литературу, и она волей-неволей приняла простонародную речь в объятия. Между прочим, с этим нельзя не считаться, хотя бы потому, что не всегда подобные процессы в истории мировой литературы проходили быстро и гладко. В Италии, например, 22 октября 1441 года (эпоха Возрождения в расцвете) во Флорентийском соборе состоялось публичное соревнование между гуманистами, приверженцами использования латыни в литературе и в научных трудах, и писателями, сторонниками употребления для этих целей тосканского языка. Первые ростки реформации появились тогда во Флорентийском соборе. Слушателей собралось много: члены правительства, архиепископ, высшее духовенство, послы, весь литературный мир, десять судей из лагеря гуманистов.
Этот спор затеял Леон Баттиста Альберти, уверенный в необходимости и великом благе для общества использования народного тосканского языка в качестве литературного, научного, государственного. Затея Альберти с треском провалилась. Серебряный венок, предназначенный победителю, стал собственностью собора, а латынь надолго заняла прочные позиции в Италии. Хорошо это или плохо? Ответила на данный вопрос история: итальянский язык, поэтический, образный, мелодичный — оперный! — занял подобающее ему место… хотя и с большим опозданием, быть может, потому, что не было во Флорентийском соборе своего царя Ивана, свет Васильевича, который врезал бы жезлом по мрамору пола и крикнул: «Ну, вы, злобесные латинисты, дайте волюшку родному языку!»
Кто поставит последнюю точку?
В творческой биографии Ивана IV есть один печальный штрих: царь не ответил на третье послание Курбского, датируемое 15 сентября 1579 года. Он и не мог ответить, потому что в споре с предателем-диссидентом — прекрасным стилистом, историком, высокоэрудированным писателем, обвинившим Ивана Грозного в злодеяниях, в вынужденном бегстве из страны многих славных и знатных князей и бояр, предрекавшим самодержцу великие беды за гнусные его дела, — крыть русскому царю было нечем. Беды великие действительно начались.
После побед русских войск в Ливонской войне в 1575–1577 годах ситуация здесь резко изменилась. Напуганные успехами царя Польша и Швеция активизировали действия против Москвы. В 1579 году пошел в свой первый поход на Русь Стефан Баторий. Преодолев отчаянное сопротивление противника, он взял Полоцк, а 1 сентября — важный стратегический пункт, крепость Сокол. Понимая, что крупномасштабную борьбу в этом регионе государство не осилит из-за истощения финансовых ресурсов, Грозный предложил Польше мир. Андрей Курбский знал о положении дел в войне.
Тон его третьего послания (и предыдущих двух) был менторским, нравоучительным, поучительным. Вот как он пишет в конце этого послания:
«И если погибают цари и властелины, которые составляют жестокие законы и невыполнимые предписания, то тем более должны погибнуть со всем своим домом не только составляющие невыполнимые законы и уставы, но и те, которые опустошают свою землю и губят подданных целыми родами, не щадя и грудных младенцев, а должны были бы властелины каждый за подданных своих кровь свою проливать в борьбе с врагами…