Мост через переносицу
Шрифт:
О, эти наивные юношеские вопросы! Они до сих пор смешат мироздание, не давая ему окончательно увянуть. Эти сентябрьские цветы, мечтающие о том, что лето пойдёт вслед за ними в зиму. Эта мошкара, кружащая у фонаря и верящая, что фонарь светит благодаря её кружению. Один из таких вопросов Вальдимат пробовал на зуб, не подозревая, что миллионы живших до него поломали челюсть, пытаясь его раскусить.
Как можно любить одну женщину?
О, святая наивность! Есть ли границы у твоих кисельных берегов?
Погуляв по парку, Вальдимат
Уверенный шаг вверх по лестнице разума.
6
Вальдимат работал на одном промышленном предприятии. Его основной обязанностью было ежедневное оправдывание огромной ответственности, которое доверчивое руководство возлагало на его по-женски узкие плечи. Чертежи, расчёты, ускорения Кориолиса, уравнения Бернулли и так далее, по дуге от восьми до пяти.
Вальдимат развивался размеченными путями: сначала полное неприятие работы, затем апатия и примирение с правилами системы. В кабинете (пять на шесть метров, два окна во внутренний двор) кроме него работало ещё четыре человека. Начальник, Геннадий Викторович или просто Гена, Марина Владимировна и два представителя ползущего на кладбище поколения – Владимир Владимирович и Андрей Петрович. Каждый по-своему был интересен. Некоторые даже интересны настолько, что Вальдимат мечтал проломить им череп и посмотреть, что там внутри.
– Ну что, братцы, – начинал каждое рабочее утро Андрей Петрович. – Пора надевать КК.
КК или комфортабельными кандалами он называл работу: в них неудобно, но без них некомфортно. За шестьдесят лет жизни работа надоела ему настолько, что сил осталось только на иронию. Андрей Петрович не просто не любил свою или какую-то чужую работу. Ему было противно само понятие, так сказать, метафизическое существование наемного, а по сути принудительного труда. Разгорячившись, он выдавал изумительные тирады о загубленных восьми часах на рабочем месте. О да! Он был готов вести за собой полки! Однако его философская система была крайне неустойчива и противоречива. Всякий раз Андрей Петрович топтался на месте, не желая соединить все свои революционные мысли одной единственной, понятной всем идеей. Его речи были обломками империи, которая разрушилась ещё до того, как был заложен её первый камень. Одни лишь эмоции не могут стать надежным фундаментом для построения крепости ополчения. Нужен каркас, система. А у Андрея Петровича были лишь слюни и химеры невнятных надежд.
– Мне сегодня нужно пораньше уйти, – с ходу заявил Вальдимат.
– Что случилось? – поинтересовался Гена.
Ему было трижды плевать, зачем отпрашивается Вальдимат. Но система требовала – и он поинтересовался.
– В больницу пойду.
– Что, Бащев? – оживился Андрей Петрович. – К дерматологу?
Андрей Петрович всегда называл Вальдимата по фамилии – признак наивысшей симпатии в отношениях. Имя, по его философии, было простым бюрократическим
– Нет. Пойду глаза проверю.
– Во сколько? – чуть не подавился зевотой Гена.
– В три.
Гена кивнул, опустошая свою голову от этой никчемной информации.
– Надо мне тоже глаза проверить, – зашелестела Марина Владимировна.
Не было такой темы, которая бы её не касалась. Работать вместе с Мариной Владимировной было сомнительной привилегией. Она была из тех сказочных дур, которые дуры настолько, что даже не понимают, насколько они дуры. Эта сорокалетняя разведенная женщина являлась рогом изобилия для глупости и стервозности. Конфликт был её стихией. Вальдимат искренне желал ей заворота кишок.
– Что, ушиб? – спросил Владимир Владимирович, указывая на заклеенный пластырем глаз.
Вальдимат нашёл, что это очень символично: из всех коллег только самый старый заметил, что у него правый глаз заклеен пластырем. Молодость слепа.
Вальдимат потрогал пластырь. Он приклеил его уже на работе – не хотел нагонять дома панику на родителей и Лизу. А без него тоже было нельзя: в глазах всё расплывалось. Вальдимат мог смотреть только одним левым глазом. Правый всё ещё бунтовал, искажая мир по непонятному принципу.
– Да нет, – вздохнул он. – Масло со сковороды попало.
Марина Владимировна и Андрей Петрович начали обсуждать это. Владимир Владимирович погрузился в работу, а Гена – в свою обычную дрёму.
Мало-помалу рабочее настроение овладело всеми в кабинете. Кое-как. Чертили, вычисляли, проектировали, пытались карандашом на бумаге обогнать время.
Вальдимат аккуратно отклеил пластырь. Он уже пристрастился к разглядыванию своего окружения через футуристическую призму правого глаза. Интересно, что будет здесь?
Гену правый глаз увидел таким же, каким видел его и левый. Вальдимат этого ожидал. Для таких, как Гена, нет понятия «бег времени» – они рождаются и умирают тюфяками. Андрей Петрович тоже почти не изменился, только седины прибавилось. Марина Владимировна предстала в новой стрижке, но все такой же дурой. Самое фантастическое зрелище Вальдимат увидел, когда взглянул на Владимира Владимировича. Просто бесовщина! Вместо Владимира Владимировича сидел полуразложившийся труп, в котором уже не угадывался знакомый ему ведущий инженер Ильин.
У Вальдимата подступило к горлу. Он даже рот ладонью зажал.
– Ты чего, Бащев? – крикнул Андрей Петрович. – Мухой подавился?
– Блохой.
Вальдимат вернул пластырь на глаз. Марина Владимировна противно хихикнула – по-другому у неё не получалось. Гена усмехнулся, а Владимир Владимирович только едва заметно кивнул: мол, остроумно, я оценил.
Увиденное немного напугало Вальдимата. Он сразу решил, что равновесие его рассудка находится в опасном состоянии. Так вот с ума и сходят! Он решил не расстраиваться раньше срока и погрузился в работу.