Мост через Жальпе (Новеллы и повести)
Шрифт:
Спустившись еще на одну ступеньку, она спросила Бенаса, глядя в его бледное лицо:
— Как ваши воспоминания, доктор?
— Еще не забыли?
— Как тут забудешь… Когда вы так сказали, я и себя поймала, что живу одними воспоминаниями…
— Ничего нового, Герда. Все то же самое. Все ковыряюсь и ковыряюсь в памяти. Я просто так сболтнул тогда, Герда. О чем мне писать-то — просто приятно побродить по дорожкам, которые исходил когда-то.
— Знаю… В тот вечер вы с учителем куда-то так спешили, что даже меня не заметили.
Учитель растерянно посмотрел на Бенаса.
— Да. Одним таким вечером мы быстро мчались, — сказал Бенас.
— К больному?
— Да где уж там, Герда! К больным я больше не езжу. И больные ко мне тоже. Просто так, задумали покататься.
— А… Понимаю… От меня убегали, доктор.
— Хм-м, — усмехнулся доктор Бенас. — А что вы себе думаете, Герда. Может, и от вас… Может, и надо убегать.
— Зачем вы так шутите? Точно?
— Не точно, Герда…
— Не теряйте больше времени, доктор, и вы, учитель. Я все у вас под ногами путаюсь. Пойду, наряжу еще какую-нибудь персону.
— До свидания, Герда… Дай боже так путаться, — печально сказал доктор Бенас.
Шагая к автомобилю, они заметили Балтазаса, который стоял за забором и украдкой следил за доктором. Доброе чувство охватило Бенаса. Он шагнул к горбунку, но тот нырнул в заросли полыни и спрятался.
Учитель повернулся к витрине магазина. Расправив в руках красивое прозрачное платье перед покупательницей, Герда улыбалась ей. Учитель махнул ей рукой, и Герда засмеялась за витриной. Смеющейся увидел ее и Бенас и какой-то миг смотрел на нее, как на воспоминание былых времен.
Когда Бенас сделал несколько шагов к учителю, горбунок снова вылез из резко пахнущей полыни и в страхе попробовал улыбнуться. Бенас ничего ему не сказал, однако больше не пытался приблизиться к нему.
— Что случилось с Фелицией, учитель?
— Странности преследуют любого человека. Никогда не знаешь, что будет с тобой завтра или послезавтра. Вы что-нибудь заметили?
— Каждый бы заметил. Когда Фелиция подсела к нам, я увидел, что она не в своей тарелке.
— Она очень несчастная, доктор.
— Не слишком ли сильно сказано. А кто здесь счастлив? И все-таки — что с ней случилось? Этот случай с Балтазасом? Эти парни житья не дают?
— Не совсем так… После того как Балтазасу стало худо, Фелиция вышла за него замуж. Весь городок чуть с ума не сошел. Красавица Фелиция! Ведь сколько к ней подкатывалось парней, и хороших! Сватались даже всякие приезжие издалека. И никто Фелицию не умаслил. Никогда и ни с кем она о Балтазасе не говорила — ни до свадьбы, ни после. Теперь только с вами намеками говорила.
— Как могло случиться такое! Загадка, просто загадка…
— Моей жене как-то Фелиция одну вещь сказала. Говорит: я разрушила жизнь Балтазаса, вот и буду жить в разрушенной…
Бенас, обернувшись, снова посмотрел на заросли полыни,
— Веселая Фелиция!.. — сказал Бенас.
Весь вечер он провел в комнате. Усевшись на кровать, долго держал пальцами длинный черный волос, найденный на подоконнике. Потом долго привязывал его к маленькому гвоздику, торчащему из оконной рамы.
Волны озера бились о белесые ветви сосен, торчащие над водой, и грозили вековому дереву смертью. Если не сейчас, то через год-другой.
— Доктор, пожалуйста, спуститесь к нам. Посидим вместе, радио послушаем, поставим пластинку. И нам будет веселее. Такой странный сегодня вечер. — Учитель стоял в дверях.
— Спасибо, учитель. Большое спасибо, но сегодня я точно не смог бы слушать ни известия, ни музыку. Как-нибудь в другой раз посидим. А сегодня побудем одни, учитель. Представится еще случай и вместе посидеть.
— Как вам угодно… Доктор, вы не принимайте все так близко к сердцу. Не так страшно жить, как иногда кажется. Человек на новом месте бывает другим, иногда даже узнать нельзя — он это или кто-то другой. Вы слишком болезненно на все реагируете…
— Наверное.
— Спокойной ночи, доктор.
— Спокойной ночи.
Учитель тихо спустился по лестнице, и Бенас услышал, что он вполголоса что-то говорит жене.
Лето подходило к концу. На деревьях появилось много желтых листьев. Они падали в воду, ветер кружил их вокруг острова, некоторые листочки загонял далеко, на середину озера или к берегам, иные перемешивал в водовороте у того места, где росли их деревья, словно желая им, мокрым и умирающим, показать, какой прекрасной так недавно была жизнь деревьев и листвы и чего теперь всё лишается.
Несколько раз за это время Бенас звонил Дейме. Она все спрашивала, когда он вернется, а он отвечал, что еще не знает точно.
— Бенас, — услышал он однажды в трубке. — Третьего дня мы были в саду у Марийонаса. Ты бы видел, сколько там яблок.
Ей показалось странным, что он машинально спросил:
— Кто еще был?
— Все твои знакомые. Уже съехались из деревень, вернулись из путешествий. — Он понял, что Дейма растеряна и уже сожалеет, что обмолвилась об этом.
— Вот и ешьте свои яблоки.
— Они о тебе спрашивали.
— А что им еще неясно? — огрызнулся он.
— Да просто так. Вспоминают, когда собираются. Хотели к тебе поехать…
— Чтоб не смели ногой ступать!.. Память о нем вечно будет жива в наших сердцах… Скажи им спасибо.
— Опять из больницы звонили.
— Мужской голос?
— Мужской. Какой-то сердитый. Говорит, уже полтора месяца прошло, как ты должен быть в палатах. Говорит, ни сам не показывается, ни знать не дает.
— Если еще позвонит, скажи, что не вернусь вообще.