Мост через Жальпе
Шрифт:
— Не слишком ли сильно сказано. А кто здесь счастлив? И все-таки — что с ней случилось? Этот случай с Балтазасом? Эти парни житья не дают?
— Не совсем так… После того как Балтазасу стало худо, Фелиция вышла за него замуж. Весь городок чуть с ума не сошел. Красавица Фелиция! Ведь сколько к ней подкатывалось парней, и хороших! Сватались даже всякие приезжие издалека. И никто Фелицию не умаслил. Никогда и ни с кем она о Балтазасе не говорила — ни до свадьбы, ни после. Теперь только с вами намеками говорила.
— Как могло случиться
— Моей жене как-то Фелиция одну вещь сказала. Говорит: я разрушила жизнь Балтазаса, вот и буду жить в разрушенной…
Бенас, обернувшись, снова посмотрел на заросли полыни, где, низко опустив голову, живым упреком стоял Балтазас, до половины высунувшись из трав, разглядывая свои пыльные башмаки.
— Веселая Фелиция!.. — сказал Бенас.
Весь вечер он провел в комнате. Усевшись на кровать, долго держал пальцами длинный черный волос, найденный на подоконнике. Потом долго привязывал его к маленькому гвоздику, торчащему из оконной рамы.
Волны озера бились о белесые ветви сосен, торчащие над водой, и грозили вековому дереву смертью. Если не сейчас, то через год-другой.
— Доктор, пожалуйста, спуститесь к нам. Посидим вместе, радио послушаем, поставим пластинку. И нам будет веселее. Такой странный сегодня вечер. — Учитель стоял в дверях.
— Спасибо, учитель. Большое спасибо, но сегодня я точно не смог бы слушать ни известия, ни музыку. Как-нибудь в другой раз посидим. А сегодня побудем одни, учитель. Представится еще случай и вместе посидеть.
— Как вам угодно… Доктор, вы не принимайте все так близко к сердцу. Не так страшно жить, как иногда кажется. Человек на новом месте бывает другим, иногда даже узнать нельзя — он это или кто-то другой. Вы слишком болезненно на все реагируете…
— Наверное.
— Спокойной ночи, доктор.
— Спокойной ночи.
Учитель тихо спустился по лестнице, и Бенас услышал, что он вполголоса что-то говорит жене.
Лето подходило к концу. На деревьях появилось много желтых листьев. Они падали в воду, ветер кружил их вокруг острова, некоторые листочки загонял далеко, на середину озера или к берегам, иные перемешивал в водовороте у того места, где росли их деревья, словно желая им, мокрым и умирающим, показать, какой прекрасной так недавно была жизнь деревьев и листвы и чего теперь всё лишается.
Несколько раз за это время Бенас звонил Дейме. Она все спрашивала, когда он вернется, а он отвечал, что еще не знает точно.
— Бенас, — услышал он однажды в трубке. — Третьего дня мы были в саду у Марийонаса. Ты бы видел, сколько там яблок.
Ей показалось странным, что он машинально спросил:
— Кто еще был?
— Все твои знакомые. Уже съехались из деревень, вернулись из путешествий. — Он понял, что Дейма растеряна и уже сожалеет, что обмолвилась об этом.
— Вот и ешьте свои яблоки.
— Они о тебе спрашивали.
— А что им еще неясно? — огрызнулся он.
— Да
— Чтоб не смели ногой ступать!.. Память о нем вечно будет жива в наших сердцах… Скажи им спасибо.
— Опять из больницы звонили.
— Мужской голос?
— Мужской. Какой-то сердитый. Говорит, уже полтора месяца прошло, как ты должен быть в палатах. Говорит, ни сам не показывается, ни знать не дает.
— Если еще позвонит, скажи, что не вернусь вообще.
— В больницу? Вообще? Не вернешься?!
— Скажи, что не вернусь. Поживу здесь до поздней осени, а потом поеду т у д а, Дейма. Хотелось бы, чтоб ты меня проведала, чтоб мы перед тем повидались, оба поехали бы до туда, а потом… Я же давно тебе говорил. Почему ты так удивилась? Думаю, это со временем выяснится.
— Бенас, — ласково говорила Дейма в холодную пластмассовую трубку, — ты правда не можешь иначе? Вдруг ты ошибаешься, вдруг тебе еще можно вернуться назад, в то время, когда все изменилось? Боже мой, мне так хотелось бы тебе помочь, так хотелось бы, я каждый твой шаг охраняла бы…
— Дейма, родная, я все уже перепробовал. Ты знаешь. По-моему, иначе нельзя.
— Бенас, это точно, это правда?
— Точно, Дейма. Хоть и грустно, и нехорошо, я не могу врать ни тебе, ни себе. Будь добра, постарайся не только понять, но и справиться с этим огромным невезеньем.
— Бенас, почему ты хочешь, чтобы я приехала?..
— Я же давно с тобой договаривался.
— Бенас, тебе еще хуже стало?
— Ничего нового, Дейма. Очень тебя прошу — ты не пугайся… На меня снова нашла трезвость.
— Что ты сказал? — дрожащим голосом крикнула она в трубку.
— Т р е з в о с т ь.
— Как ты сказал… Господи…
— Ну и что? Дейма, ничего такого… Ты не сердись, я не могу говорить иначе. Пока-то я еще понимаю, Дейма, и ты знаешь, что со мной может быть хуже, когда я не очень-то буду понимать… А ты все еще живешь по-прежнему?
— Не поняла.
— Так, как раньше?..
— Бенас, Бенас… Днем работаю, вечером брожу по улице.
— Ив городе уже, наверно, осень.
— На площади уже два раза в день сгребают листья.
— Утром и вечером?
— Утром и под вечер.
Он услышал, что ее голос снова дрогнул.
— Ничего, Дейма. Ты слышишь? Я все хорошо понимаю. Ничего такого. Просто-напросто меняются времена года.
— Я боюсь настоящей осени, Бенас. Тогда страшно и грустно одной на улицах.
— Ничего, Дейма, ничего не надо бояться. Ты помнишь, Дейма, мы с тобой когда-то — о, как давно это было! — говорили, что ничего не надо бояться, кроме бесстрашного всезнающего человека. Ничего больше не надо бояться. Давай приручим страх, Дейма. Я, хоть и такой никудышный, всегда буду ходить вместе с тобой, и на лодке вместе покатаемся… После осени настанет холодная зима. Когда всюду белым-бело, очень приятно жить. Ведь правда, Дейма?