Мост над бездной

Тертлдав Гарри Норман

— Пошевеливайся! — вновь услышал Ршава и повиновался.

Путь из притвора в сам Собор оказался переходом от света к почти полной темноте. Возле алтаря горело шесть больших восковых свечей, здесь и там зажигая искорки отражений на мозаике купола. Но свечи, независимо от их размера, никак не могли осветить огромное пространство под этим куполом.

Огоньки те же свечей бросали золотые искорки на богатое одеяние вселенского патриарха. Когда Созомен призвал собравшихся к порядку, в его голосе все еще звучала печаль: он не хотел приговаривать Ршаву. Но

когда желания патриарха вступили в конфликт с тем, что он считал своим долгом, он исполнял долг.

— Мы собрались сегодня вечером по делу святейшего Ршавы, бывшего священника из столицы, бывшего прелата Скопенцаны, который отказался отвергнуть убеждения, признанные еретическими недавно собравшимся синодом, — начал Созомен. — Святейший отец, хотите ли вы отречься от своих заблуждений и вернуться в лоно истинной и ортодоксальной веры?

— Я не считаю их заблуждениями и не отрекусь от них, — твердо произнес Ршава.

Ко всему прочему, он не думал, что отречение принесет ему хоть какую-то пользу. Если он отречется, священники возрадуются за его душу — и выдадут его Стилиану, чтобы уже светские власти смогли казнить Ршаву за преступления против имперских законов.

Услышав его слова, собравшиеся в Соборе выдохнули. Вселенский патриарх подал знак кому-то, кого Ршава не видел. Тот шагнул вперед и погасил бронзовым колпачком одну из свечей. Созомен опять подал знак. Невидимый в полумраке хор пропел:

— Анафема еретику! Да будет он отлучен! Да будет он отвергнут во мрак! Да будет так!

Превосходное исполнение леденяще контрастировало с ужасными словами. Ршава считал себя человеком твердым, но здесь он невольно содрогнулся. Этот приговор посылал его… «Туда, где я уже нахожусь», — подумал он и выпрямил спину.

— Отречешься ли ты от своего заблуждения о том, что сила Фоса ослабла в этом мире, в то время как сила Скотоса возросла? — вопросил Созомен.

— Я не считаю это заблуждением и не отрекусь от него, — повторил Ршава.

Он знал, как будет проходить эта церемония. И знал, как она закончится, — а точнее, знал, как ей положено закончиться. Однако он задумал несколько иную развязку.

Почти невидимые священнослужители еще раз вздохнули. Был ли этот вздох печалью или предвкушением? Ршава знал, что он по этому поводу думает. Однако жест Созомена был, несомненно, полон печали. Священник с колпачком погасил еще одну свечу. Хор снова пропел:

— Анафема еретику! Да будет он отлучен! Да будет он отвергнут во мрак! Да будет так!

Еще трижды Созомен предлагал Ршаве вернуться к ортодоксальной вере и отречься от новообретенной веры в Скотоса. И трижды Ршава отказывался. Колпачок погасил три свечи, и хор трижды пропел анафему Ршаве.

В Соборе осталась гореть лишь одна свеча. Созомен задал последний ритуальный вопрос. Ршава ответил не сразу. Когда пауза затянулась, патриарх с надеждой переспросил:

— Святейший отец? — Он, несомненно, полагал, что хотя бы в последний момент душу Ршавы удастся спасти.

Но Ршава отнюдь не считал, что его душа нуждается в спасении, полученном

от священников, подобных тем, кто здесь собрался. Он был занят кое-чем другим, озаботившись заблаговременно (он улыбнулся невольному совпадению), чтобы ему не смогли помешать. Последний вопрос Созомена поторопил его.

Когда Ршава дошел до места, после которого мог говорить, он ответил:

— Извините, пресвятой отец. Я не считаю мою доктрину заблуждением и в последний раз отвечаю: я не отрекусь от нее.

— Воистину в последний раз, — печально согласился Созомен.

С той же печалью он в последний раз подал знак священнику с колпачком. Тот в последний раз воспользовался им, и Собор погрузился во мрак. В последний раз хор пропел:

— Анафема еретику! Да будет он отлучен! Да будет он отвергнут во мрак! Да будет так!

Едва наступила тьма, Ршава не стал тратить время зря. Он начал произносить заклинание, когда последняя свеча еще горела, и дошел до середины, когда патриарх задал последний вопрос. Созомену пришлось ждать, пока Ршава тихим шепотом произносил первую часть заклинания: не завершив ее, он не мог ответить. Затем, отказавшись признать, что заблуждался, Ршава быстро договорил остальное. И всего через секунду после того, как погасла последняя свеча, он прошептал:

— Да свершится!

И, как в той гостинице в городе восточнее столицы, из его пальцев потекла тьма. То была истинная тьма. Тьма как враг света, а не всего лишь его отсутствие. Та самая тьма, которую получаешь, призывая Скотоса вместо Фоса. Она поглощала свет, поглощала само понятие «видеть». В той гостинице Ршава произнес это заклинание ради эксперимента — узнать, на что оно способно. Теперь он это знал. Для тренировки Ршава произносил заклинание со множеством вариаций, какие только приходили ему в голову. И сейчас вложил в него всю свою силу — а может быть, и силу темного бога, добавившуюся через него.

После завершения церемонии отлучения послушникам и священникам полагалось быстро обойти Собор, зажечь лампы, факелы и свечи, залить огромное здание светом, чтобы показать приговоренному, чего он лишился навсегда. Наверное, они уже начали это делать; но как они могли продолжать, когда тьма затопила даже факелы у них в руках? Их тревожные возгласы прозвучали в Соборе первыми.

Первыми, но далеко не последними.

— Свет! Где свет? — нетерпеливо крикнул кто-то.

Свет потерпел поражение! Ршава ликовал. Он едва не выкрикнул эти слова, но в последний момент спохватился. Зачем подсказывать врагам, где он и что делает?

— Колдовство! — пронзительно завопил кто-то.

— В Соборе рыщет Скотос! — добавил другой, и его вопль, если воспользоваться видесской пословицей, пролил духи в суп.

К Ршаве кто-то протянул руки. Прелат подумал, что это один из тех чародеев, которые привели его сюда из тюрьмы, или один из охранников. Кем бы тот ни был, в непроницаемом мраке он слепо пробрел мимо Ршавы и кого-то схватил.

— Ха! Попался! — воскликнул маг или охранник.

Завязалась потасовка.