Мост в бесконечность. Повесть о Федоре Афанасьеве
Шрифт:
Добыв из земли корчагу, Афанасьев упаковал копии отчета в пергамент; поверх крышки обвязал промасленной тряпкой, чтобы не проникла влага, и снова упрятал свой клад под корни вывороченной ветропадом сосны. Забросал землей, прелыми листьями, хворостом. Отошел немного, посмотрел, остался доволен — ни в жизнь не догадаешься, что здесь тайник.
В кармане лежал нечитаный номер «Вечерней почты» — либеральной газетенки, издаваемой в Москве. Афанасьев следил за «Вечерней почтой», находя много полезного для пропаганды. На всю жизнь запомнился наказ Леонида Красина использовать легальную печать… Вышел Федор Афанасьевич
«В Донской области на хлебах появился жучок кузька и угрожает серьезными бедствиями населению». Чепуха. Никакой жучок не принесет столько бедствий населению, сколько принесло правительство… Заявление бывшего морского министра Франции: «Нет в мире броненосцев, которые так легко опускались бы на дно моря, как это случается с броненосцами постройки русских казенных заводов». Это уже близко к делу, об этом можно потолковать с ребятами… А вот и совсем хорошо, очень ценное сообщение: «Вследствие все возрастающей дороговизны и увеличивающихся государственных налогов служащие в казенных учреждениях С.-Петербурга отказались от ежемесячных добровольных взносов на нужды войны». Прпекло чиновников, насмелились…
И вдруг Афанасьева обдало жаром, даже в голову ударило, — взволновался. Мелконькими буковками среда газетного мусора было напечатано: «15 апреля последовала, по соглашению министров внутренних дел и финансов, отмена циркуляра, безусловно воспрещающего всякие сходки рабочих и предписывающего удалять забастовщиков в места их родины или приписки. А также отмена циркуляра чинам фабричной инспекции, предлагавшего инспекторам принимать всевозможные меры к побуждению забастовавших рабочих вновь становиться на работы.»
Господи, совершилось!
Федор Афанасьевич вскочил, машинально сделал несколько шагов, наткнулся на березу; ошалело улыбнулся и опять вернулся на скамейку. Перечитывал заметку вдоль и поперек, все одно получалось — экономические стачки разрешены. Еще с фабричной школы на Кренгольме, с уроков закона божия помнилась Афанасьеву притча о том, как царю Валтасару неведомо чья рука огненными буквами начертала таинственные слова, из которых одни, по толкованию мудреца, означало: исчислил бог царствие твоe и положил конец ему. И сейчас серенький газетный шрифт в сознании Федора вырастал до размеров пророческих библейских письмен на стене дворца вавилонского правителя; огнем полыхало — конец ему, конец бесславному царству!
Дома Федор Афанасьевич объявил: гуляем!
— С чего бы? — недоверчиво хмыкнул Балашов.
— Есть причина, Семен, огромная причина! — Афанасьев обнял Елизавету Балашову, попытался кружить ее, но от непосилья охнул, схватился за сердце.
— Словно дите малое, — недовольно сказал Семен, подавая воду. — Гулеван нашелся…
Переждав острую боль, Федор Афанасьевич упрямо потребовал:
— Ставь самовар! Сходи, Лиза… Чаю наилучшего, сардинок купи, сыру. Баранок прихвати. Гулять так гулять!
Когда Елизавета вернулась из лавки, Семен, обычно сдержанный, кинулся к ней, поцеловал:
— Лизуха, забастовки позволены!
Весело возбужденные, собирали на стол. Афанасьев долго собирался с мыслями, но никаких особенных слов не придумал, улыбнулся:
— Ладно, чего там… Кончился валтасаров пир капитала, наступает наш черед. Мы теперь покажем, как надо бастовать, всеобщую
В тот же вечер, оповестив, кого успели, сошлись на конспиративной квартире в Боголюбской слободе. Объявив важную новость, Афанасьев сказал:
— Нынче, товарищи, самое важное — заняться разъяснением. Не надейтесь, что рабочие без нашей помощи подавят в себе страх и сразу выйдут с фабрик. Сколько лет мордовали… Теперь надобно долбить в одну точку: что было, то прошло, никто не посмеет тронуть…
— А может, наврали в газетке-то? — негромко спросил Дунаев. — Начнем забастовку, а нас сызнова, как в январе, излупцуют.
— Вот видите?! — Федор Афанасьевич ткнул пальцем в его сторону. — Вот вам пример… Чего говорить о прочих, ежели наш Евлампий, в тюрьме побывавший, ссылку отбывший, и тот побаивается? Это как раз и показывает, что ждет нас нелегкая работа. — Афанасьев достал из внутреннего кармана пиджака еще несколько газет. — Нет, товарищи, сообщение верное. Об этом же написали «Биржевые ведомости» и «Северный край». Стало быть, сейчас, перед Нижегородской ярмаркой, самое времечко подымать народ на всеобщую. Хозяева на ярмарку товар готовят, упорствовать особо не станут, быстренько обломаем… Разъясняйте людям, разъясняйте! А покамест составим требования, обсудим, утвердим на партийной конференции. И вот еще что… Надобно связаться с Московским комитетом, попросить агитаторов. Пускай пришлют несколько человек…
— Я могу, — искательно произнес Андрей Бубнов опять появившийся в городе. — Поручите мне!
Афанасьев обвел присутствующих медленным взглядом, не обнаружив возражения, кивнул:
— Хорошо, поручаем… — Поманил к столу Уткина: Выходи на свет, поведай, что успел.
Иван придвинулся с табуретом, пощипал усики:
— Так что боевую дружину, можно сказать, укрепили. Ребята собрались бравые, Васька Морозов, зубковский слесарь, ну и другие…
— Морозова знаю, — одобрил Семен Балашов, — кулачник был знаменитый.
— Да уж, этот не потерпит, чтоб аркан на шею набросили, — подковырнул Дунаев.
Уткин вспыхнул:
— А револьвер какой был, ты знаешь? Знаешь! Из него воробья не свалишь, не то что Кожеловского!
— Будя, будя, — Афанасьев притушил разгоравшиеся страсти. — Скажем спасибо, что за тот выстрел тюрьмой не пострадал…
— А в самом деле, как это его не посадили? — недоуменно спросил Бубнов. — Я думал — навсегда прощай, а приезжаю — вот он, Ваня, целехонек.
— Кто стрелял, они точно не знали, — остывая, рассказывал Уткин. — Кличку с фамилией перепутали… Какая-то сволочь шепнула — Станко палил, ну и прицепились, вы, дескать, Станков? А у меня паспорт при себе. Ошиблись, говорю, от рождения Уткин. Куда деваться, через три дня отпустили…
— Ладно, ребятки, это — прошлое, — прервал Федор Афанасьевич. — Давай, Ваня, получше учи своих дружинников. Понапрасну палить не будем, но уж коли придется, чтоб не обмишурились… Все, товарищи, расходимся помаленьку. Следующий раз встречаемся на конференции, число сообщим…
Девятого мая чуть свет организаторы городских районов и делегаты фабричных ячеек собирались на партийную конференцию в лесу за деревней Поповское. Сторонясь чужаков, тянулись к назначенному месту проселками, потаенными тропами. Некоторые шли прямо с ночной смены: в промасленных робах, с неотмытой краской на лицах, усталые.