Мост
Шрифт:
Шаубек удивился:
— Дурацкое имя. Шольтен, в первый раз слышу. Как это вообще можно позволить себе называться Шольтеном? [1]
Шаубек сострил и ждал одобрения. Но шестеро ребят, что стояли рядом, не смеялись: они еще не усвоили, когда дозволено и когда не дозволено смеяться у Шаубека.
Шаубек продолжал:
— Слыхали вы хоть краем уха о цивилизации, Шольтен?
— Та-ак точно, господин унтер-офицер!
— Отвечают не «та-ак точно», а «точно», вы, разгильдяй! Стрижка волос тоже имеет некоторое отношение к цивилизации.
1
От глагола schelten — ругаться, браниться. (Прим. перев.)
— Та-ак точно, господин унтер-офицер!
— Марш корчевать заросли! Начисто! Слышали? Начисто!
Предположим, шевелюра Шольтена изрядно отличалась от того, что принято называть солдатской стрижкой. Но до сих пор еще никто и никогда не предписывал Шольтену, следует ему стричься или нет. И когда он, выйдя из казармы, битый час сидел в подвале у полкового парикмахера, ему казалось, что каждый взмах ножниц и каждое движение машинки оставляют на нем позорное клеймо. Множество подобных мелочей, накопившихся у него в душе за эти две недели, словно динамитом начиняли сейчас каждое слово, которое Эрнст Шольтен бросал из своего укрытия прямо в физиономию унтеру.
Необычайная по напряженности обстановка: под душем голый, дрожащий, с вытянутыми по швам руками и совсем уже не веселый Хорбер. Задом к нему и лицом к тем шестерым в углу вне себя от злости — унтер Шаубек. А в углу — «команда»: Вальтер Форст, Зиги Бернгард, Альберт Мутц, Юрген Борхарт, Клаус Хагер и Шольтен.
Пятеро бок о бок с Шольтеном, но еще не заодно с ним. Правда, они уже почувствовали, что все происходящее совсем не похоже на обычные проделки вождя краснокожих Виннетоу.
Прозвище Виннетоу прилипло к Шольтену уже давно. Во всем его облике — черных как смоль волосах, худом желтом лице, длинном носе и остром подбородке — было что-то воинственное. У некоторых людей Шольтен с первого же взгляда вызывал неприязнь. К их числу относился и Шаубек. Чем закончится эта стычка? Да и как вообще она может кончиться?
И вот в то время как Шаубек, впиваясь взглядом в каждого, пытался обнаружить виновного, завыла сирена.
Воздушная тревога!
— Мы еще продолжим разговор, — прошипел Шаубек и поспешил уйти.
Унтер-офицер Шаубек и алкоголь
Год рождения — 1903, имя — Алоиз. Итак, Алоиз Шаубек. Кадровый военный. Специалист по новобранцам, материальной части, бабам и выпивке. Качеству баб, а тем более выпивки значения не придает. Главное, чтобы побольше, как можно больше. Предел мечтаний — увольнительная с ночевкой.
Что же тогда стряслось с Шаубеком? Как все произошло? Ах, да! Он женился. Скоропостижно. Дней пять знакомства с Китти и… «Душка Китти, сладкая Китти, я буду звать тебя котик, ясно?»
Свадьба военного времени.
Это продолжалось
— Видишь вон ту рыжую за стойкой? Если хочешь знать — это Китти, была, между прочим, моей женой. Уж мы тогда повеселились, ха-ха-ха!
И Шаубек принимался хохотать, шумно, неистово. И снова пил. А когда напивался до чертиков, давал понять, что не чужд изящной словесности.
— Известно ли вам… у госпожи хозяйки был?..
Но это еще не все, что можно сказать об Алоизе Шаубеке. Представление о нем будет неполным, если не упомянуть, что подчиненные у него ходили по струнке. Начальники его не уважали, хотя и отдавали должное его «системе воспитания». Никто столь беспрекословно и с такой готовностью не плюхался в грязь, как тот, кто прошел школу Шаубека.
Войну Шаубек провел в тылу. Иногда он хвастал каким-то ранением, но при этом не раз попадал впросак, если среди слушателей оказывался кто-то из тех, кто знал, как было дело.
— Заткнись, Шаубек, — раздавалось тогда, — не то заработаешь еще одно ранение!
Пострадал Шаубек во время уличной катастрофы. Но Эрнсту Шольтену это не было известно.
Семеро побежали к зениткам. Хорбер едва успел натянуть маскировочный костюм и нахлобучить каску. Подтащили боеприпасы.
Обстрелянный зенитными батареями американский «мустанг» взмыл в вечереющее апрельское небо и поспешил присоединиться к группе штурмовиков. За какой-то миг он на бреющем полете пронесся над казармой и, не причинив ей вреда, дал очередь по зданию казино для офицеров.
Там, потягивая «организованное» где-то красное вино, резались в очко два унтера.
Шаубек рассказывал унтер-офицеру Хейльману о случае в душевой. Хейльман хотел было заметить, что терпеть не может, когда ни с того ни с сего придираются к юнцам. Но тут его взгляд скользнул по потолку.
Унтер Хейльман оцепенел.
Все свершилось с молниеносной быстротой, но он запомнил все. На длинном потолке казино одна за другой появились дырки. Они двигались, как по линейке, прямо на унтера Хейльмана, все ближе и ближе, и тогда Хейльман вдруг рванулся из-за стола и упал на правый бок.
Отлетела штукатурка, раздался грохот, треск… Когда Хейльман поднялся, Шаубек висел в странной позе, скрюченный, цепляясь за край стола, весь в алых брызгах. Красное вино и кровь.
В широко раскрытых глазах — удивление.
Руки сжаты в кулаки.
«Команда» в полном составе явилась в казарму с опозданием. Пришел лейтенант Фрелих. Хорбер отрапортовал, и тогда Фрелих, прислонившись к ближайшему шкафу, сказал им следующее:
— Ребята! Шаубек убит. Американцы в тридцати километрах отсюда. Дело идет к концу. Мне кажется, вам лучше всего разойтись по домам. И поскорее! Я не могу, не должен вам приказывать. Но часовой у западных ворот оповещен. Он вас пропустит.
Так говорил Фрелих. Он долго и пристально смотрел на каждого из них, так что им даже стало не по себе. Затем сказал такое, чего никто не слышал от него до сих пор: