Мост
Шрифт:
Унтер Хейльман больше не колебался. Теперь он знал, что делать. И зачем тянуть? Чему быть, того не миновать.
— Ребята! — сказал он. — Выслушайте меня! Все, что здесь делается, совершенно бессмысленно. Дома вас ждут родители, а вы хотите играть в войну. Я обещал лейтенанту Фрелиху, что до этого дело не дойдет. Вы должны помочь мне выполнить мое обещание!
Такие длинные и хорошо продуманные речи не часто удавались Хейльману. Он был прямо-таки горд этим. И чтобы не дать мальчишкам опомниться и возразить, продолжал:
— Сейчас я незаметно
Унтер-офицер Хейльман извлек из рюкзака штатскую куртку и натянул ее поверх кителя, из чего можно заключить, что этот тяжелодум заблаговременно подготовился к превратностям судьбы. И все же он допустил просчет.
Едва он прошел перекресток, расположенный у самого моста, и сделал несколько шагов по направлению к старому городу, как в воротах, мимо которых он намеревался проскочить, раздался стук кованых сапог. Две пары неподвижных оловянных глаз из-под нависших касок уставились на него в упор. Блеск двух металлических блях ослепил его. «Полевая жандармерия, — подумал Хейльман. — Значит, конец».
Он показал свои документы, вынужден был показать.
— Почему в штатском? — с каменным лицом спросил один из жандармов.
— Хотел заблаговременно смыться, не так ли? — съязвил другой.
Хейльман шел между ними и лихорадочно думал. Он думал не о спасении собственной жизни. Все его мысли были о мальчиках там, на мосту. Голова раскалывалась.
«Господи! Как мне сообщить им? Что бы такое придумать? Надо что-то придумать… Надо что-то придумать».
Его кулак пришелся прямо по переносице одному из жандармов.
Потом Хейльман изо всей силы ударил его в живот коленом. Но со вторым совладать не удалось, и тогда унтер-офицеру Хейльману осталось только одно — бежать, бежать, изо всех сил бежать!
Первая пуля, пущенная из «вальтера», прожужжала совсем рядом, ударилась о стенку и врезалась в штукатурку. Стараясь увернуться от пуль, он бежал петляя.
«Я как заяц, совсем как заяц!» И тут же почувствовал тупой удар в спину, попытался бежать дальше, но отнялись ноги. Он рухнул на мостовую. Из последних сил еще попытался приподняться на локтях, а потом затих. Унтер-офицер Адольф Хейльман был мертв.
В его бумажнике жандарм нашел удостоверение личности, расчетную книжку, восемьдесят восемь марок, медальон в серебряной оправе с изображением мадонны и карточку белокурой девушки в купальном костюме. Бумажник с документами и медальон жандарм засунул в карман своей длинной шинели. Карточку долго рассматривал при свете карманного фонарика.
— Шикарная девчонка, — сказал он. Потом вспомнил про товарища, который скрючился у стены и стонал, держась за живот.
Семь мальчиков на мосту ждали своего унтер-офицера.
— Стреляют, — сказал Хорбер, и все прислушались. Дважды раздался этот глухой раскатистый звук.
— Должно
Неприятно чувствовать себя всеми забытыми, торчать на мосту и ждать. Начало рассветать. Из-за холмов на востоке забрезжил свет. Дождь немного утих.
— Неужели Хейльман нас бросил?.. — пробормотал Мутц.
— Хейльман не мог нас бросить, слышишь, ты, размазня!
«Шольтен бывает иной раз чертовски груб, — подумал Мутц, — уж нельзя и слова сказать!» Но Хейльман все-таки бросил их. Десять минут превратились почти в два часа, и семеро на мосту снова заспорили: сбежал Хейльман или его где-то задержали.
Наконец спор оборвался. Он не имел никакого смысла, ведь никто ничего не знал. К тому же — это было теперь не так важно. Уже совсем рассвело, а при дневном свете все представлялось не таким страшным, как в темноте. Разрядил атмосферу Хорбер. Он обратился к «команде»:
— Ребята, про завтрак-то мы забыли!
Все рассмеялись, кое-кто с любопытством наблюдал за попытками Хорбера расправиться с консервной банкой при помощи штыка. Дважды штык соскользнул, один раз Хорбер уколол себе палец.
— Друзья! Я истекаю кровью. Несите меня в лазарет.
Они давились со смеху, они резвились, словно на прогулке. Послышался звук мотора. Шольтен прислушался:
— Помолчите минутку!
Теперь вслушивались все. От веселья не осталось и следа.
Шум мотора доносился не с запада, а со стороны старого города. И как тогда, ночью, на мост въехала машина и, резко затормозив, остановилась возле них. Генерал на этот раз сидел впереди, рядом с шофером, двое сопровождающих — сзади.
Мальчики вскочили, старательно, как их учили, встали по стойке «смирно». Шольтен, заикаясь и сильно покраснев, отрапортовал. Генерал жестом остановил его:
— Где унтер-офицер?
Шольтен молчал, но Мутц, преисполненный усердия, доложил:
— Он ушел, господин генерал!
И в ту же минуту понял, что предал Хейльмана (тьфу, черт, «команда» никогда не простит ему этого!), и, не растерявшись, пояснил:
— Господин унтер-офицер пошел позаботиться о боеприпасах.
Мутц лгал совершенно гладко, совершенно невозмутимо, но вдруг его проняло: «Обмануть самого генерала! Это даром не проходит!»
Генерал был краток, немногословен, деловит:
— Давно ли он ушел?
Мутц побледнел:
— Примерно два часа назад, господин генерал!
Генерал задумался, и Мутцу показалось, что он похож на Наполеона с картинки из учебника истории. Не хватало только пряди на лбу. А генерал все думал, и вдруг на. его лице появилась усмешка, появилась и тут же исчезла.
Он повернулся к машине:
— Шлопке!
— Слушаю, господин генерал!
Человек, сидевший на заднем сиденье слева, выпрямился. Он ел глазами начальство.