Мотылек летит на пламя
Шрифт:
Впервые за несколько лет ей довелось сытно поесть: овсяная каша, яйца, бекон, белый хлеб. Она взяла с собой горку тонких ячменных лепешек, сыр, вяленое мясо и несколько яблок — все это было тщательно завернуто и надежно упрятано в холщовый мешок от взоров и обоняния оголодавших соотечественников.
Когда Айрин приблизилась к порту, ее взору открылась беспредельная ширь воды и неба. Она увидела пароход, из чрева которого вырывался пар и улетал к небесам, а винты взрезали воду, будто плуг — податливую землю, а та вздымалась и падала,
Когда Айрин подумала о том, что, возможно, уже сегодня ей удастся покинуть этот ставший ненавистным берег, на душе немного полегчало.
Окинув взглядом посеревшие, хмурые, утомленные лица окружающих, Айрин подошла к своим попутчикам. Джон, Салли и их сын находились на прежнем месте: они провели ночь в порту.
Она показала им деньги.
— Где ты их взяла?
Глаза Айрин были сухи, взгляд холоден, а голос тверд:
— Заработала.
Джон удивленно приподнял брови, а Салли отшатнулась от Айрин с таким видом, словно та принесла в подоле опасную болезнь.
— Где заработала?
— Это вас не касается. Сегодня мы сможет отплыть?
— Да. Обещают еще одно судно, — сказал Джон. — Давай твои деньги, я постараюсь раздобыть билет.
— Нет, я пойду с вами.
Они вернулись через несколько часов, утомленные, но довольные, с билетами в руках.
Впереди их ждала санобработка и выдача разрешения на посадку: на корабли старались не допускать пассажиров, у которых водились вши, а также тех, кто мог распространить какую-либо заразу.
— Ты не можешь понести Томаса? — спросила Салли у Айрин и оскорбленно поджала губы, когда та ответила:
— Неси сама. Я устала.
Они думали, что посадка будет напоминать похоронную процессию, но случилось чудо: люди внезапно ожили, в них всколыхнулись остатки сил. Очередь рассыпалась и принялась штурмовать судно. Айрин видела искаженные отчаянием и злобой лица, руки живых скелетов, пытавшиеся схватить соседа за горло, слышала крики и скрежет зубов. Толпа подхватила ее и понесла вперед, подобно взбесившейся волне. Айрин из последних сил прижала мешок с едой к животу и отдалась на милость стихии.
Ее основательно помяли, но все же она очутилась там, куда стремилась попасть: возле ограждения, за которым начиналась посадка.
Береговая охрана пыталась навести порядок, матросы кричали, что погрузка не закончится до тех пор, пока на палубу не поднимется последний из тех, у кого есть билет.
Когда Айрин ступила на корабль, она не чуяла под собой ног. Большинство эмигрантов размещалось в межпалубном отсеке, напоминавшем подземелье. Кто-то сидел на полу, другие взбирались на дощатые нары. В полутемное низкое помещение набилась не одна сотня оборванных, грязных, измученных и раздавленных жизнью людей.
Айрин нашла место на нарах под низким потолком, где было темно и тесно, как в гробу. Она почувствовала, как пароход сдвинулся с места и тяжело потащился вперед. В этот миг ей чудилось,
Большую часть суток Айрин лежала на досках, задыхаясь от нестерпимой вони и страдая от жестокой качки. Она старалась принимать пищу, когда соседи спали, а если засыпала сама, то клала мешок под себя или крепко прижимала к груди. Когда она думала о будущем, ее глаза то сверкали зеленью, то становились похожими на болотную воду, а перепады настроения напоминали движение маятника.
Айрин не интересовало, где разместилась семья Джона О’Лири, с некоторых пор ей не было до них никакого дела. Салли сама отыскала ее и попросила сойти вниз.
— Послушай, — голос женщины был надтреснутым, слабым, — у тебя есть еда? Мы с мужем потерпим, но я боюсь за Томаса!
Айрин выдержала выразительную паузу, потом сказала:
— Пойдем.
Они направились туда, где стоял проржавевший бак с несвежей водой, из которого пили все — и здоровые, и больные, развязала мешок и дала Салли три лепешки, мясо и яблоки.
Салли схватила еду. Вероятно, в качестве благодарности она решила поговорить с Айрин:
— Что ты думаешь делать, когда мы пристанем к берегу? Отправишься искать своего дядю?
Айрин посмотрела вниз, на тусклые полосы света, просачивающиеся из верхних помещений и переплетавшиеся на полу у нее под ногами. Она подумала о напрасном труде Брайана О’Келли, бесплодных усилиях отца Бакли, ожесточенной борьбе и пустых надеждах тысяч ирландцев, об их растраченной жизни и тяжело обронила:
— Не знаю.
Быть может, если б она имела возможность подняться на верхнюю палубу и увидеть блеск необъятных океанских вод и нестерпимое сияние солнца, узреть лица людей, которым довелось родиться счастливыми, она бы ответила иначе. А так ей не давали покоя мысли о том, что всем, кто плыл в мрачной утробе сотворенного человеческими руками чудовища, придется начинать жизнь в чужой стране в такой же беспросветной нужде, от которой они надеялись убежать.
Глава 2
«Темра» — темное, таинственное слово, похожее на название замка», — думал Джейкоб Китинг. Он шел по проселочной дороге, по обеим сторонам которой простирались хлопковые поля.
Здесь было так тихо, что, казалось, можно услышать, как растет трава. Небо на горизонте имело цвет красного вина, а ветер пах совсем не так, как в Новом Орлеане, где он родился: азалией, жимолостью, соснами и свежевспаханной землей.
Отец Джейка был торговцем; старший сын Ричард с малолетства помогал ему в лавке, тогда как младшему, которого всегда больше интересовали люди, а не вещи, захотелось стать врачом. Получив образование на Севере, в университете Нью-Йорка (скрепя сердце отец оплатил обучение), он вернулся в родной город, полный любви к своей работе, способной заполнить не только время, но и душу.