Мотылёк над жемчужным пламенем
Шрифт:
Почему она так смотрит? Ей не надоело? Кто выпустил орангутанга из клетки?
От средств дезинфекции воздух в помещении становится кислым. Химические пары разъедают глаза. Ощущение дискомфорта только усиливается, отчего я спешу закончить рассказ. Какой чёрт меня дёрнул пойти на это?
– Когда мой отец узнал о зависимости, то сразу же отвёз меня в ближайший монастырь, но я сбежала. Потом сбежала из клиники. Из второй. Из третьей. Так повторялось много раз. Тогда отец выгнал меня из дома. Только сейчас я понимаю, почему он так сделал, – дурацкая улыбка всё шире и шире. – Я ненавидела его, чувствовала себя ужасно, будто меня предали,
– Моя мать поступила аналогично, – всхлипнув, вставляет мужчина, над головой которого кружит упитанная муха. – Оказавшись на улице, я впервые понял, что потерял. У меня была отличная семья, прибыльная работа, друзья, а теперь я собираю мелочь у входа в биотуалет, а никто и знаться со мной не желает.
Громкие аплодисменты отпугивают муху и разрежают обстановку.
– Поэтому мы здесь, – ласково отвечаю я, разбирая буквы на потёртом бейджике. – Ты справишься с зависимостью, Борис. Мы все справимся.
– А как справилась ты? – моргает напряжно, будто сломался.
Секундная стрелка часов зацикливается на полудне. Пустые мешки под глазами аристократки натягиваются в любопытстве. Подросток разевает рот так, что мне виден густой белый налёт на его языке. И только громадная масса недоверия, на губы которой попали сливовые чернила, старательно пережёвывает китайский пластик. Мне страшно, но я улыбаюсь. Пора заканчивать спектакль. Пора.
– Ещё не справилась, но я на верном пути, – в горле жжёт всё сильнее, словно я проглотила улей с бешеными пчёлами. – Четвёртый месяц я нахожусь в трезвости. Вы подумаете, что это успех, но это очень мало. Чтобы получить пользу от реабилитации нужны годы, не меньше. И если вы решили, что чисты и готовы вернуться к прежней жизни, то хорошо подумайте. Какова вероятность, что вас соблазнит старый друг или сосед? Что кто-то испортит вам настроение, в стенах дома будет слишком одиноко или симптомы ломки дадут о себе знать в первый пасмурный день? Правильно, огромная. Сейчас мы слишком уязвимы. Давайте останемся и поддержим друг друга. Только вместе мы пройдём этот сложный путь. Только так сможем полной грудью вдохнуть и жизнь счастливую вернуть.
Монолог заканчивается ярким призывом. Они восторженно ликуют и аплодируют, а я радуюсь вернувшейся рифме. Вдохнуть – путь – вернуть, – не самая сложная комбинация, но я только начала. Толстуха проглатывает осколки и буквально расплющивает воздух в потных ладонях. Она поверила. Это успех.
– Увидимся завтра. Тогда я расскажу всё подробнее, а вы поделитесь своими историями. Подгадаем время после уборки помещения, чтобы боле не прерываться.
Перед тем как удалиться вспоминаю о главном:
– Ах, да… Я забыла представиться, – крепче сжимаю в руках блокнотик и улыбаюсь так, что чувствую ноющую боль в скулах. – Меня зовут Варя. И я – наркоманка.
Почему они так смотрят? Пусть смотрят.
Глава#27. Варя
Здесь, в небольшом здании частного реабилитационного центра «Твой шанс», занавешенным строительными лесами и дешёвой рекламой жриц любви, я уже как месяц прохожу учебную практику, хоть и учусь на редактора. Приходится много работать – убирать стационар, помогать с бумагами, угождать прихотям вредной кастелянши, суетится в столовой – делать всё то, что ленятся другие. Но выбирать не приходится, ибо эти условия были главным пропускным билетиком.
Но сегодня что-то пошло не так. Почему он так кричит? Почему?
– Тарасова! Ко мне в кабинет! Срочно!
Мне казалось, что я могу смогу встать на ноги, получить хорошее образование, стать лучшей на курсе, обрести любовь в сердце и отпустить прошлое, но этого не случилось. Учёба не клеилась, отношения с парнями плавно перетекали в дружеские, домашних злила моя меланхоличность, звонили всё реже, а главная отрада – стихи – превратились в нечто непосильное. Я буквально утратила душу. Стала пустой, как сердце моей матери. И только здесь я получаю нужный прилив эмоции, как когда-то получала от человека с секретом.
– Я уволю тебя, Варя, к чёртовой матери! Пойдёшь раздавать пирожки в закусочной! Сейчас же появись мне на глаза, дрянная ты девка!
Уязвимые люди действую на меня по-особенному: меня вдохновляет их внутренняя борьба и трогают безмолвные слёзы. Быть может кощунственно, но только так я могу оставаться на поверхности и не тонуть в вязком омуте депрессии. К огромному сожалению, Гена на разделяет моё пристрастие и теперь грозится увольнением.
– Тарасова, твою мать! Где ты?!
Переступив порог кабинета директора, я утыкаюсь острыми лопатками в стену и морщусь от боли. Огромные ручищи толстухи вдавили мои плечи в гипсокартон и не дают двинуться с места. Она дышит, а я – нет. Она довольна, а я – нет.
– Отпусти её, Жанна, – слышится из-за массивной спины, обширность которой стёрла горизонт. – Спасибо, что подсказала. Теперь можешь идти. Не забудь про ингаляцию. И Валуевой напомни. Её страшный кашель слышен в аудитории для медитации. Я не собираюсь обшивать стены поролоном из-за её безответственности. Иди.
Две пахнущие жирным цыплёнком-табака клешни разжимаются и позволяют сделать глубокий вдох. Жанна уходит, а я с изумлением смотрю на Гену, старательно разминая наболевшие участки тела.
– Что за дела, начальник? – возмущенный стон. – Она могла меня убить!
– Брось, Варенька, я бы не позволил, – отмахивается моложавый парень, а потом двигается на меня, как хищник на испуганную лань, – потому что сам сделаю это. Я убью тебя, Тарасова, и закопаю в яме с органическими отходами.
Почему он угрожает мне? Почему так артистично?
– Эй, Гена, не кипятись, – мне приходится ползти вдоль стены, отчего неустойчивые стенды с брошюрами валятся на пол. – Ничего страшного не произошло. Успокойся. Хочешь, я раздобуду тебе успокоительных?
– Ты притворилась зависимой и возглавила кружок дегенератов! – взорвался он, и его каштановые волосы не сдержались в укладке. – Теперь они требуют отдельный кабинет с постоянной койкой-место и тебя в качестве наставника! Что ты им наплела?!
Тонкое дуновение гордости сменяется холодным сквозняком паники.
– Я призвала их продолжить лечение всего-то, – прозвучало с обидой, чуть позже с разочарованием. – Разве это плохо? Они были готовы покинуть группу, в то время как ты – потерять авансирование. Но я всё уладила. Что не так?