Мотылёк над жемчужным пламенем

Прай Кэрри

Как она только догадалась? Откуда знает?

У меня есть право хранить отчаяние…

Я киваю и запускаю в себя давящую тоску. Наступает тишина. На короткое мгновение каждый оставляет реальность и возвращается в прошлое. В место, где лето пахло сахарными яблоками, а при виде заката выступали слёзы; когда зимние вечера казались самыми тёплыми; когда хотелось улыбаться без причины. Там, где любовь заставляла позабыть обо всех недостатках и чувствовать себя вновь полноценным.

– Какой он? Расскажи, – сдавленно тянет Жанна, пытаясь выглядеть куском самой бесчувственности,

но на деле трещит по швам от грусти.

Меня же наполняет ванильным трепетом. Сотни крохотных крылышек стирают пыльцу о грудную клетку. Дыхание учащается. Сердце ищет нужную рифму.

– Он был самым весёлым и одновременно самым отчаявшимся человеком, которого я только знала. Он презирал людей, но больше ненавидел одиночество. Заставлял опасаться его, но всегда защищал. Боялся любить сам и не позволял любить себя, но не смог удержать ни того, ни другого. Колючий, но в тоже время мягкий. Рассудительный, но порой такой глупый. Упрямый. Уютный. Все его повадки, выдающееся качества, сложность характера можно запросто сложить в одну тёмную триаду и быть бесконечно правым, но вам ли не знать, как чёртова зависимость превращает нас в антилюдей. Беспомощных, но свирепо воюющих…

Несостоявшаяся пианистка и мужчина с густой растительностью едва заметно кивают, на лицах парней застывает эмоция некой гордости, а вот Жанна утыкается носом в ворот вельветовой кофты и спазматически всхлипывает.

– А он что… того? – неожиданно спрашивает парнишка, проведя пальцем по шее, но не став понятым, убивает своей детской прямолинейностью: – Сдох, что ли?

– О боже, нет! – одна лишь мысль становится для меня поражающей.

– Ты говорила о нём в прошедшем времени, вот я и подумал. Век наш недолгий, чего скрывать? Вопрос вполне уместный.

Я хочу возразить, но истина завязывается на горле бантиком.

– Нет. С ним всё в порядке. Живёт и наслаждается жизнью.

– А ты ему больше не нужна, – безжалостно подытоживает он, отчего я не выдерживаю, прячу блокнот в кармане и направляюсь к выходу.

– На сегодня всё. Увидимся завтра. Проштудирую библиотеку на предмет жизненных, но более позитивных примеров, ибо есть риск превратится в драматический кружок. Уверена, такие бывают. Если нет – придумаю.

Вылетаю из аудитории, словно ошпаренная. Короткая исповедь превратилась в болезненную сонату. Сам чёрт поиграл на нервах, и только я тому виной.

Вот зачем я ковыряю старую рану? Зачем создаю свежую?

Не успеваю отдышаться, как натыкаюсь на Гену. Начальник буквально налетает на меня и не даёт упасть в самый последний момент – держит за ворот халата. Он заполошный, лохматый и немного пугает.

– О, Тарасова, вот ты где! Тебя-то я искал!

– Я не ходила к больным. Они всё выдумали, – нелепые оправдания вылетают прежде, чем приходит сознание. – Я больше так не буду. Только не ругайся.

– О чём ты? – явно недоумевает он, но порабощённый головной суматохой, отвлекается на главное. – К тебе пришли. Какой-то парень – давний знакомый, я проводил его в твою комнату. Он ждёт тебя там. Поторопись.

Глупое сердце наивно разбухло. По позвоночнику пробежали мурашки.

– Парень? Ко мне?

– Господи, да! Парень-парень, – нервно закивал Гена. – У меня сейчас важный очень визит, так что будь добра, в

кабинете не мелькать. Договорились?

– Конечно. Как скажешь, – меня переполняла радость.

– И ещё, – добавил он, прежде чем уйти, – не забудь про концерт. Подготовься как следует. Это важно.

Последнее я уже не слышала, потому что сломя голову мчалась в гостевую комнату. Туда, где сейчас проживаю. Туда, где сейчас меня ждёт незнакомец. У двери в комнату мне пришлось притормозить, чтобы восстановить дыхание, но пальцы, словно магниты, потянулись к ручке. Дверь отворилась.

– Кирилл? – покачнулась я, от накрывшей волны разочарования. – Мама?! – равновесие было вовсе потеряно, отчего я вцепилась в дверной косяк.

Вот так всегда. Твоя электричка уезжает со станции на последних секундах, как только твоя нога коснулась пирона. Ты мечтаешь выспаться в единственный выходной, в то время как соседи устраивают внеплановые ремонт и елозят дрелью по стенам, будто по твоим мозгам. Покупаешь долгожданную обновку, а потом замечаешь аналогичное изделие на своей высокомерной однокласснице. И, наконец, спишь и видишь, как встречаешься с парнем безутешного сердца, вкушаешь это сладкое мгновение, трепещешь, а на деле натыкаешься на бывшего парня, бонусом к которому прилагается мама. Женщина, что позабыла о принципах и беспощадно сожгла книгу морали.

– Что вы здесь делаете? Кто впустил?

– Спокойно, Варя, всё нормально, – выставив ладони начал тот, кто после расставания не постеснялся пустить слухи. Тогда на факультете обо мне сложили не лучшее мнение, а ведь я даже с ним не спала. – Твоя мама попросила меня об этом. Ты должна с ней поговорить. Должна выслушать.

– Должна?! – на смену шоку пришёл гнев. – Вы издеваетесь?! Уходите!

– Не прогоняй меня, Варя, – молит мать, виновато поджимая напомаженные губы. – Не злись на Кирилла. Это я всё устроила. Злись на меня.

– Да будет тебе известно, мама, я и так на тебя злюсь. Лет так пятнадцать!

В комнате становится тесно, отчего Кирилл выходит из помещения, сопроводив себя стуком начищенных каблуков. Он всегда следил за собой. И только за собой.

– Пожалуйста, Варя, дай несколько минут.

Не скрывая презрения, я смотрю на мать, которая не утратила красоту, но потеряла прежний лоск. Белокурые локоны лишились блеска, как и глаза надменности. Она выглядит подавленной, такой подбитой пташкой, но едва ли вызывает сочувствие. Так же ничтожно я выглядела в её глазах, когда та рассказала об измене. Это невозможно принять, если с самого детства в тебя упрямо вдалбливали идеализм, что по существу оказалось полным идиотизмом. Мама поняла это только сейчас.

За что боролась, на то и напоролось. От слова: напарываться.

– Говори, у меня мало времени, – максимально грубо, как только позволено с непутёвым родителем.

– Почему ты меня избегаешь? Почему не даёшь шанса исправиться? – она бьёт пальцами по губам, будто молится.

Из моей груди вырывается истеричный смешок.

– Начала с претензий? Плохая тактика. Плохая, плохая мама.

– Перестань, Варька. Я ведь из самых добрых побуждений. Если бы ты знала, как я мучаюсь. Не сплю уже год. Скучаю по тебе. Аришку вижу постоянно, подросла. Отец и тот не злится. Только ты у меня – как камень на сердце.