Мотылёк

Шарьер Анри

В то утро умер Клузио. Накануне, придя в сознание, он попросил Шаталя не давать ему больше морфия.

– Я хочу умереть в полном сознании, сидя на постели и чтобы рядом со мной были мои друзья.

Входить в изолятор было строго запрещено, но Шаталь взял всю ответственность на себя. Мы были рядом, и Клузио умер у нас на руках. Я закрыл ему глаза. Горе потрясло Матюрета.

– Вот и ушел наш друг, собрат по великому побегу. Его бросили акулам.

Когда я услышал слова «его бросили акулам», у меня кровь застыла в жилах. И в самом деле, на островах нет кладбища для каторжников. Когда узник умирает, его бросают в море в шесть часов, на закате солнца, между Сен-Жозефом

и Руаялем. Это место кишит акулами.

Со смертью друга больница мне опротивела. Она стала для меня просто невыносимой. Я сказал Дега, что собираюсь уйти из нее послезавтра. Он прислал записку: «Попроси Шаталя выписать тебе освобождение от работы в лагере на пятнадцать дней, чтобы было время подобрать тебе место по вкусу». Матюрет останется в больнице еще на некоторое время. Возможно, Шаталь устроит его помощником санитара.

Перед выходом из больницы меня отвели в здание администрации, где я предстал перед комендантом Барро – Сухим Кокосом.

– Папийон, – сказал он мне, – прежде чем вас отправят в лагерь, я хочу с вами немного поговорить. У вас здесь отличный приятель, мой главный бухгалтер Луи Дега. Он утверждает, что вы не заслуживаете той характеристики, которую мы получили из Франции. Он считает, что поскольку вы якобы невинно осужденный, то для вас вполне естественно постоянно бунтовать. Я вам скажу, что не вполне с ним согласен. Мне хотелось бы знать, в каком состоянии духа вы сейчас пребываете.

– Прежде, месье комендант, чем я отвечу вам, не могли бы вы мне сказать, что понаписано в моем деле?

– Посмотрите сами.

И он протянул мне желтую папку, в которой я прочитал примерно следующее:

«Анри Шарьер, он же Папийон, родился 16 ноября 1906 года в Ардеше. Приговорен за умышленное убийство к пожизненным каторжным работам судом присяжных департамента Сена. Опасен со всех точек зрения. Содержать под строгим наблюдением. Не использовать на привилегированных работах.

Центральная тюрьма в Кане. Неисправимый преступник. Способен поднять мятеж и возглавить его. Содержать под постоянным наблюдением.

Сен-Мартен-де-Ре. Управляем в рамках дисциплины, но пользуется огромным влиянием среди своих товарищей. Склонен бежать из любого места заключения.

Сен-Лоран-дю-Марони. Совершил дерзкое нападение на трех надзирателей и стражника и бежал из больницы. Возвращен из Колумбии. Во время превентивного заключения и следствия поведение хорошее. Получил мягкий приговор: два года одиночного заключения.

Тюрьма одиночного заключения на Сен-Жозефе. Поведение хорошее до освобождения».

– С таким досье, дорогой Папийон, – сказал комендант, когда я вернул ему папку, – держать вас здесь на полном пансионе для нас будет слишком беспокойно. Хотите заключить со мной пакт?

– Почему бы нет? Все зависит от того какой.

– Я не сомневаюсь, что вы тот человек, который сделает все возможное, чтобы убежать с островов. Хотя это и очень трудно. Но, может быть, вам это даже удастся. Теперь посмотрим на это дело с моей стороны. Мне осталось управлять островами пять месяцев. Знаете ли вы, во что обходится один побег коменданту? Голый оклад – один год. Так сказать, полная потеря колониальной надбавки; задержка отпуска на шесть месяцев и сокращение его в три раза. А если в результате следствия будет установлено, что побег стал возможен из-за небрежного отношения коменданта к своей службе, то он теряет нашивку. Видите, как это серьезно. Но, если я несу свою службу честно, я не имею права запереть вас в камере

или бросить в карцер только потому, что вы можете убежать. Разве что остается придумать и навесить на вас какое-нибудь преступление. А этого мне не хотелось бы. И я не сделаю этого. Поэтому я хотел бы, чтобы вы дали слово не пытаться бежать до моего отъезда. Пять месяцев.

– Комендант, даю вам честное слово, что не убегу до тех пор, пока вы здесь, но если это не продлится более шести месяцев.

– Я уезжаю даже раньше. Значит, вопрос решен.

– Хорошо. Спросите у Дега, он знает, что я умею держать слово.

– Я тоже так думаю.

– Но услуга за услугу. Мне надо еще кое-что.

– Что именно?

– Мне хотелось бы в течение пяти месяцев, пока я здесь, овладеть некоторыми ремеслами, которые мне могут понадобиться в будущем. И чтобы мне разрешили сменить остров, если потребуется.

– Договорились. Но все останется между нами.

– Да, месье комендант.

Послали за Дега, который убедил коменданта, что мое место не среди лиц с хорошим поведением, а среди крутых ребят в блоке для особо опасных преступников, где размещались все мои друзья. Меня экипировали по полной арестантской форме, да комендант от себя дал две пары новых белых штанов и три новые белые куртки. Все это барахло было конфисковано в пошивочной мастерской.

И вот я иду в лагерь, нагруженный шмотками с иголочки, на голове красуется соломенная шляпа. До центрального лагеря меня сопровождает один багор. Чтобы попасть из небольшого административного здания в лагерь, надо пересечь все плато. Проходим мимо больницы для надзирателей, расположенной с внешней стороны четырехметровой стены, которая окружает всю зону. Идем вдоль стены. Огибаем почти весь этот огромный четырехугольник и наконец оказываемся перед главными воротами. «Исправительная колония – отделение остров Руаяль». Ворота, деревянные и большие, распахнуты настежь. Высота их почти шесть метров. Два караульных поста по четыре стражника. На стуле сидит сержант. Винтовок нет. Все вооружены револьверами. Насчитал также пять или шесть тюремщиков-арабов.

Когда я был уже в створе ворот, из караульных помещений вышли все стражники. Сержант-корсиканец сказал:

– А вот и новичок, классный парень.

Тюремщики-арабы уже готовы были меня обыскать, как он их остановил:

– Не копайтесь в дерьме, чтобы не воняло. Проходи, Папийон. В спецблоке у тебя наверняка много друзей. Они тебя ждут. Меня зовут Софрани. Желаю удачи на островах.

– Спасибо, начальник.

Выхожу на огромный двор, где стоят три большущих здания. Стражник подводит меня к одному из них. Сверху надпись: «Корпус А – специальная группа». Остановившись перед открытыми дверями, стражник выкрикнул:

– Дежурный!

Тут же появился старый зэк.

– Принимай новенького, – сказал стражник и ушел.

Я вошел в очень большое четырехугольное помещение, где проживало сто двадцать человек. По планировке оно напоминало общую камеру в Сен-Лоране: тот же железный брус по обеим сторонам прохода, железные стойки и решетки. Решетчатая стена прерывается проемами, в которых навешены решетчатые двери. Двери закрываются только на ночь. От бруса до стены здания натянуты парусиновые подвесные койки. Окрестим их гамаками. Эти так называемые гамаки удобны и гигиеничны. Над изголовьем каждого гамака две полки. Одна – для вещей, другая – для прочих принадлежностей: кружки, пищи и так далее. Между гамаками проходы шириной три метра. Люди здесь живут тоже небольшими группами «шалашами». Есть группы по два человека, а есть и до десяти.