Мотылёк
Шрифт:
Игра тут же возобновилась. Игроки продолжали выкрикивать, как будто ничего не произошло: «Банкир! Понтер!» – и так далее.
Я с нетерпением ожидал утра. Хотелось посмотреть, что произойдет, когда стражники узнают о ночном убийстве. Полшестого – первый звонок. В шесть – второй и кофе. В шесть тридцать – третий звонок и перекличка. И так каждый день. Но сегодня все по-другому. По второму звонку наш дежурный доложил багру, сопровождавшему разносчика кофе:
– Начальник, убит человек.
– Кто?
– Карлино.
– Так.
Через десять минут появляются шесть стражников.
– Где мертвый?
– Там.
Стражники видят, что нож, прошивший парусину койки, торчит у Карлино в спине. Они его вытаскивают.
– Носильщики,
Двое носильщиков уносят труп. Занимается день. Раздается третий звонок. Продолжая держать окровавленный нож в руке, старший надзиратель отдает команду:
– Все на выход! Строиться на утреннюю перекличку! Сегодня никаких больных! Никаких коек!
Все выходят. На утренней перекличке присутствуют большие начальники и старшие надзиратели. Начинается перекличка. Когда дошли до имени Карлино, дежурный по блоку ответил:
– Умер ночью. Отправлен в морг.
– Хорошо, – говорит багор, ведущий перекличку. После переклички начальник лагеря поднимает нож вверх и спрашивает:
– Чей это нож?
Нет ответа.
– Кто-нибудь видел убийцу?
Мертвая тишина.
– Итак, никто ничего не знает. Обычная картина. Слушай! Руки вперед! Ша-гом арш! Все на работу, по своим местам. Как всегда, месье комендант, невозможно выяснить, кто это сделал.
– Следствие закончено, – говорит комендант. – Нож сохранить, повесить на него бирку, что им убит Карлино.
Вот и все. Я возвращаюсь в барак и ложусь спать, поскольку ночью не смыкал глаз. Перед тем как заснуть, я подумал о том, что жизнь каторжника ничего не стоит, так, пустяк какой-то! Даже если его убьют самым трусливым и паскудным образом, никто не побеспокоится, чтобы найти убийцу. А для администрации он вообще ноль! Дешевле собаки!
С понедельника начинаю работать золотарем. В половине пятого выйдем с напарником опорожнять параши и выносить их содержимое из блока А. Правилами предписано выливать нечистоты прямо в море. Если же заплатить погонщику буйволов, то он будет ждать нас на плато, рядом с узким бетонным желобом, спускающимся прямо в воду. Очень быстро, меньше чем за двадцать минут, мы управляемся со своими лоханями, выплескивая их в желоб. Трех тысяч литров морской воды, которые вмещаются в доставленную нам огромную бочку, вполне достаточно, чтобы смыть нечистоты в море. Возчику, симпатичному негру с Мартиники, мы платим по двадцать франков за ездку. Он поливает водой желоб, а мы проходимся по всей его длине грубыми метлами, чтобы убрать все быстрее и чище. В первый день от переноски лоханей я натрудил себе руки до боли в запястьях. Но скоро я к этому привыкну.
Мой напарник – покладистый и работящий парень, но Гальгани предупредил меня, что он очень опасен. Ходили слухи, что он совершил семь убийств на островах. Его доходная статья – продажа дерьма. В конце концов, каждому садовнику нужен навоз. Для этого вырывалась яма, куда сбрасывались сухие листья и трава, затем в нее сливалась вонючая жижа. По нашей наводке возчик незаметно отвозил куда надо лохань-другую. Конечно, один человек с этим не справился бы, и мне приходилось помогать своему напарнику. Я понимал, что так делать нельзя: через зараженные овощи могла вспыхнуть дизентерия не только среди надзирателей, но и среди самих заключенных. Поэтому я решил, что, узнав своего напарника поближе, я постараюсь отговорить его от этого занятия. Разумеется, придется заплатить, чтобы он не оказался в убытке. Мой напарник занимался еще и резкой по рогу. Насчет рыбной ловли он не мог сообщить мне ничего полезного, но посоветовал обратиться на пристань к Шапару или еще кому-нибудь.
Итак, я золотарь. После работы принимаю душ, надеваю шорты и отправляюсь на рыбалку куда душе угодно. В полдень обязан быть в лагере. Благодаря Шапару у меня нет недостатка ни в удочках, ни в крючках. Когда я поднимаюсь по дороге со связкой барабулек на проволоке, пропущенной через жабры, редко кто не окликнет меня из домиков надзирателей. Чаще всего
– Папийон, продайте два кило барабульки.
– Вы больны?
– Нет.
– У вас болен ребенок?
– Нет.
– В таком случае рыбу я не продаю.
Бывают богатые уловы, тогда я раздаю рыбу друзьям. Меняю также на булку, овощи, фрукты. В нашем «шалаше» по крайней мере один раз в день едят рыбу. Однажды я наловил дюжину крабов и семь-восемь килограммов барабульки. Когда я проходил с уловом мимо дома коменданта Барро, ко мне обратилась довольно полная женщина:
– У вас прекрасный улов, Папийон. Море неспокойно, ни у кого рыба не ловится, а у вас ловится. Я уже две недели не ела рыбы. Жаль, что вы ее не продаете. Я слышала от мужа, что вы отказываетесь продавать ее женам надзирателей.
– Это так, мадам. Но для вас я могу сделать исключение.
– Почему?
– Ваша полнота говорит о том, что вам следует поменьше есть мяса, оно вам вредно.
– Это правда. Мне рекомендовали есть овощи и отварную рыбу. Но здесь это невозможно.
– Пожалуйста, мадам, возьмите этих крабов и барабульку.
И я дал ей около двух килограммов рыбы.
С этого раза при хорошем улове я всегда выделял ей приличную порцию рыбы для соблюдения предписанной диеты. Она хорошо знала, что здесь, на островах, все только покупается и продается, однако мне она говорила только «спасибо». И в этом она была права, ибо чувствовала, что, предложи она мне деньги, я мог бы неправильно ее понять. Зато она часто приглашала меня к себе в дом. Угощала аперитивом или подносила стакан белого вина, потчевала инжиром. Мадам Барро никогда не расспрашивала меня о моем прошлом. Только однажды, когда она заговорила о каторге, у нее вырвалась такая фраза:
– Верно, с островов не убежишь, но лучше жить здесь в здоровом климате, чем гнить на материке.
Это она объяснила мне историю происхождения названия островов. Когда-то во время эпидемии желтой лихорадки в Кайенне белые священники и сестры из одного монастыря бежали сюда и спаслись. Отсюда и название – острова Салю, то есть Спасения.
Рыбная ловля дает мне возможность ходить повсюду. Уже три месяца, как я работаю золотарем, и за это время изучил остров как свои пять пальцев. Стал присматриваться к садам, куда заходил под предлогом обмена рыбы на овощи и фрукты. Садовника, работающего в саду рядом с кладбищем для надзирателей, зовут Матье Карбоньери. Мы с ним живем в одном «шалаше». Он работает один, и мне пришла в голову мысль, что в его саду можно сделать и спрятать плот. Комендант уезжает через два месяца, и я обретаю свободу действий.
Вот уже три месяца, как я работаю. Дело поставил так, что за меня трудится тот черный симпатяга с Мартиники. Разумеется, за деньги. Сам я регулярно выхожу как бы на работу. Завел дружбу с двумя свояками, приговоренными пожизненно. Их зовут Нарик и Кенье, прозвище у них «колясочники». Как мне рассказали, они обвинялись в том, что убили и замуровали в бетонный блок инкассатора. Нашлись свидетели, видевшие, как они везли этот блок в детской коляске и сбросили его то ли в Марну, то ли в Сену. Следствие установило, что последний раз инкассатора видели, когда он заходил к ним получить деньги по векселю, и с тех пор никто его больше не видел. Они отрицали свою причастность к убийству и даже на островах продолжали утверждать, что осуждены невинно. Полиции так и не удалось отыскать тело, нашли только голову инкассатора, завернутую в платок. У свояков обнаружили несколько платков, которые, «по определению экспертизы», и по ниточной основе, и по технологии плетения соответствовали первому. Несмотря на то что сами обвиняемые и их адвокаты без устали доказывали, что такой ткани по стране тысячи и тысячи метров, равно как и платков, из нее изготовленных, суд остался непреклонен. В конце концов оба свояка загремели на каторгу пожизненно, а жена одного из них, приходившаяся сестрой другому, получила двадцать лет тюрьмы.