Мотылетки на мельнице
Шрифт:
Бегу…
Разрываю легкие…
Пинаю, пинаю землю, прости, земля…
Пуля свистит у виска – еще одна, еще… Сколько их… нет, один, чумазый, ободранный, похожий на кусок грязи, да и сам я сейчас не лучше… Мчится к Моисею, и кажется – в миллион раз быстрее меня…
Стреляю – не целясь, промазал, ясно – промазал, еще бы… Бежим – уже вижу блестящий корпус Моисея, трап тычется тупой мордой в траву…
Боль разрывает колено… Земля подпрыгивает, хватает меня – со всех сторон…
Пусти…
Пусти, дрянь такая… пусти, сука… пусти…
Вырываюсь из объятий земли, уже
Он, стрелявший в меня, молнией взвивается по трапу…
Моисей с бешеным ревом отрывается от земли…
Мир проваливается в пустоту…
Все еще болит…
Осматриваю повязку – вроде держится… И все равно как-то…
Ничего…
Жму на газ – машина чихает, фыркает, нехотя катится по убитой дороге.
Еду – через глухую тайгу, по бескрайним снежным полям, мимо заснеженной Москвы, через новогоднюю Прагу, через рождественские улочки какого-нибудь Дрездена, пропахшие омелой, через альпийские леса, по сверкающим огням Елисейских полей, по знойным улицам Мадрида, к солнечным берегам Португалии…
К тебе, Земля…
Сколько нам осталось с тобой… год, два… может, месяцы… не знаю…
Не знаю.
Неважно.
Еду к тебе…
Колючий воздух рвет легкие…
Земля
Еще раз смотрю им вслед.
Им. Всем. Которые наконец-то убрались, наконец-то оставили меня, предоставили меня мне самой себе.
Перевожу дух.
Потягиваюсь всеми материками и океанами, первый раз за столько лет дышу полной грудью.
Оглядываю себя. Оглядываю тех, кто остался, со мной, спрашиваю себя, почему они остались.
Растерянно смотрю на человека, который жмет на газ, гонит по дороге, дальше, дальше, в никуда, у него кончается бензин, он останавливается, выходит из машины, ложится мне на грудь, обнимает меня.
Обнимает.
Еще не верю себе, еще сомневаюсь, да точно ли тот самый – нет, не остается сомнений, – я нашла его.
Нашла…
Чувствую, как меня обнимает тепло земли, чувствую, как мою спину ласкают лучи солнца. Еще не знаю, что случилось, чувствую одно – беда ушла, и больше не вернется.
Моя личная таблица
– Где мы? – спросил Андрей.
Ему никто не ответил, отвечать было некому. Череда темных скал тянулась, насколько хватало глаз, их вершины поднимались за облака, основания терялись в туманных безднах.
– Где мы? – за Андреем повторил Илья.
Ему тоже никто не ответил. Отвечать было некому.
Два человека поднялись на ноги, отряхнули колючий снег. Огляделись еще раз. У обоих проклюнулась одна и та же шальная мыслишка, что сейчас их никто не видит, они одни, без свидетелей, и можно перерезать другому горло, сбросить в бездну, сказать потом людям, ничего не знаю, ничего не видел, я был здесь один.
– А мы здесь… как оказались? – спросил Андрей.
Илья не ответил. Зябко закутался в пиджак, попробовал ногой снег, попробовал вспомнить, как ходят люди,
– Тетенька, дайте что-нибудь покушать…
Тетенька не отвечает, делает вид, что меня здесь нет. Поднимается на этаж, поправляет норковую шубейку, ворочает ключом в замочной скважине.
– Тетенька…
Трогаю ее за рукав чумазой ладошкой. Тетенька разражается отборной бранью, на хрен пошел отсюда, пока тебе по харе не надавали, распахивается хищный красный рот.
Жду.
Тетенька хрипит, закатывает глаза, падает на пол подъезда, беспомощно скребет пол красными же ногтями. Замирает.
Принимаю привычный облик, почесываю рога. Делаю в планшетнике еще одну пометку, что работа выполнена.
– Куда пойдем? – спросил Андрей.
Илья пожал плечами, не все ли равно куда.
– Как отсюда выбраться? – чуть погодя спросил Илья.
Теперь пожал плечами Андрей, кто его знает…
На заснеженном плато сидели два властелина мира. Вернее, не так, властелин мира должен был быть только один. Единственный. После всех финансовых махинаций и пирамид, кровопролитий, искалеченных судеб, очередных поставок очередного оружия в очередную страну для очередной войны. После всех больших залов и больших переговоров. Вежливых рукопожатий и дежурных улыбок.
Илья вспомнил, как говорил со смуглым человеком с горящими глазами, как человек наклонился к Илье, шептал вполголоса, без проблем, будет сделано, половину бабла сразу сюда… потом фотку тебе вышлем, как его разделали.
Андрей вспомнил, как говорил со смуглым человеком с горящими глазами….
Ветер кувыркался в метели, клочьями рвал тучи.
Снова приходила, снова не отступала шальная мыслишка, что вокруг, черт возьми, никого нет…
Снова стучу в дверь. Крепко, настойчиво, я знаю, что они там, только посмейте не открыть…
– Кто? – женский голос, хищный, гневный, вспоминаю Некрасова, коня на скаку остановит…
– Помогите! – снова стучу в дверь.
Там, за дверью, понимают: просто так я не уйду.
Дверь распахивается, вижу сонную бабищу в цветастом халате.
– Помогите мне, чем можете, – поворачиваю к ней изможденное лицо с бельмами глаз.
– А где ваше пожалуйста? Вообще оборзели дармоеды, пусть государство о вас…
Не договаривает, падает замертво. Смотрю на часы – минута в минуту, десять минут десятого.
Убираю с глаз бельма, выпускаю из-под куртки темные крылья, с наслаждением расправляю, долго же они были сложены…
– Далеко еще? – спросил Илья.
Ему никто не ответил. Отвечать было некому. Илья не знал, сколько они идут – через снег, через метель, через узкие переходы – к тусклому свету там, на горизонте. Илья даже не мог толком сказать, зачем им нужен этот тусклый свет. Просто он хоть чем-то отличался от мрачного пейзажа, сулил хоть какую-то надежду.
Андрей выбрался из ущелья, волоча с собой горсть мелких рыбешек. Илья насторожился, что-то он будет делать дальше, когда хорошенько прожарит рыбешек на костре, когда…