Мой адрес – Советский Союз! Тетралогия
Шрифт:
Зато у фарцовщиков было что посмотреть. Тут тебе и «Deep Purple», и «Led Zeppelin», и «The Who», и те же «роллинги» с «битлами», и даже «The Doors» с дебютным альбомом, куда вошли «Light My Fire» и «The End»… Диск «Strange Days» тоже имелся. Всё, естественно, выпущено западными компаниями, а в СССР доставлено, можно сказать, контрабандой. Ну и цены, что неудивительно, были в разы выше, чем в той же «Мелодии». Но эти пластинки того стоили. Главное – чтобы тебя не кинули с записью. «Фантик» мог быть фирменным, на диске тоже надписи соответствующие, а вот записан мог быть тот же Кобзон, к примеру. Естественно, прослушать
А ещё нужно в целости и сохранности доставить их до дома. Был бы у меня «дипломат»… Но их в СССР ещё не выпускают. Кто-то скажет, что диск-гигант в дипломат не влезет… Не знаю, я в той жизни умудрился как-то запихнуть, хоть и со скрипом. Так что пока пришлось прятать диски в портфель, по соседству с рукописью повести «Пикник на обочине».
Прошли метров сто до кинотеатра «Октябрь», тут-то Полина и заявляет:
– А помнишь, ты мне давал почитать «Мастера и Маргариту»?
– Ну да, самиздатовскую версию.
– Ага… И там было про Патриаршие пруды. Они ведь где-то здесь?
– Точно, где-то здесь… А что?
– Посмотреть хотелось. Да и пофотографировались бы на память, зря, что ли, фотоаппарат захватило?
– Логично, – согласился я. – Давай вон у того дядьки спросим, как пройти.
Дядька походил на писателя или профессора, в драповом пальто, шляпе, очках, с бородкой… Двигался не спеша нам навстречу с задумчивым видом. Подсказал, что нужно пройти через Трубниковский переулок на улицу Воровского, потом на Садовое кольцо до дома № 32, а там направо.
Поблагодарив «профессора», мы двинулись в указанном направлении, и уже когда миновали Трубниковский переулок, до меня дошло, что это место было указано в качестве адресата, куда мне надлежало отправлять письма с «пророчествами». А вон, кстати, и дом № 24, явно дореволюционной постройки, утюгом выдающийся вперёд. Планировка строения показалась мне ничем не примечательной, но сам фасад, обращенный в Трубниковский переулок, притягивав взгляд своей импозантностью: геометрически исполненное декорирование наличников окон и использование в облицовке типичной для стиля модерн керамоплитки придавало зданию весьма выразительный облик. Интересно, где окна 30-й квартиры? Если я, конечно, не ошибся в своих догадках.
Ого, а вот и ремонт трубопровода. Прямо как в статье и обещал начальник местного ЖЭКа. Остановились, посмотрели, как трудятся мужики в телогрейках, пошли дальше. Вышли на Воровского, следом на Садовое кольцо до дома № 32, повернули направо… А вот и они, Патриаршие пруды. Погода стояла солнечная, фотографировать в такую – самое то.
Вечер я посвятил чтению рукописи Стругацких. В целом, если не считать некоторых мелочей, это было то, что я и ожидал увидеть. Меня даже некоторое благоговение охватило при осознании того, что я читаю легендарную повесть до её публикации. Чуть не прослезился… Даже готовившаяся ко сну Полина обратила внимание на моё состояние, пришлось пообещать ей
За два часа полёта она, конечно, не уложилась, дочитывала дома. А потом я чуть не вприпрыжку побежал отдавать рукопись Мешавкину.
– Станислав Фёдорович, держите! Это будет бомба! То, что нужно для первого номера нашего альманаха, который, уверен, тут же станет библиографической редкостью.
Мешавкин прочитал повесть в тот же день, и позвонил мне домой на ночь глядя:
– Ты был прав, Женя, вещь отличная. Но есть несколько моментов, к которым может придраться цензура…
– Станислав Фёдорович, – не очень вежливо перебил я его. – Я догадывался, что в тексте имеются скользкие места, и сам могу их вам перечислить. Однако очень хотелось бы, чтобы правок было как можно меньше. Это пожелание в первую очередь авторов, которые согласились с нами сотрудничать, к которому я присоединяюсь.
– Посмотрим, что можно будет сделать, – вздохнул главред «Уральского следопыта». – Я в общем-то догадываюсь, кому доверят вычитывать повесть, может, получится как-то договориться. И ещё раз хотел похвалить тебя… Такое дело провернуть – даже, наверное, и мне было бы не под силу.
Ещё бы, сто процентов не под силу, хмыкнул я про себя. А вслух сказал:
– Спасибо, Станислав Фёдорович, но без везения тоже не обошлось. А что у нас по остальным текстам? Я там выписал свои предпочтения…
– Практически всё уже собралось, осталось только выбить деньги на печать и гонорары авторам. Ну и зарплату сотрудникам. Завтра иду на приём ко второму секретарю обкома Колбину. Мы с ним уже предварительно обсуждали этот вопрос, он к идее альманаха отнёсся положительно. Так уж я расписал ему наше будущее детище, что проникся, – не без нотки самодовольства в голосе добавил Мешавкин.
Не успели мы с ним попрощаться, как телефон затрезвонил снова. Не иначе главред «Уральского следопыта» вспомнил, что забыл мне сказать что-то важное.
– Да, Станислав Фёдорович!
– Ошибочка, я не Станислав Фёдорович, – хмыкнул на том конце трубки показавшийся знакомым голос. – Я Андрон Сергеевич.
Вот те раз, Кончаловский! Я уж и не чаял услышать его ещё когда-нибудь.
– А, вечер добрый, Андрон Сергеевич! Рад вас слышать.
– Надеюсь, не отвлекаю ни от чего серьёзного? Я ведь насчёт долга звоню. Представляешь, тогда салфетку с телефоном бросил в ящик стола, и забыл. Потом Андрей напомнил про долг, я искал эту несчастную салфетку, и не мог найти. А сегодня рылся в столе – и наткнулся. Надо было адрес просто записать тогда, на который я выслал бы перевод. Диктуй тогда уж сейчас.
– Да стоило ли волноваться из-за такой мелочи…
– Стоило, Женя, я привык отдавать долги, это дело чести, – с долей пафоса произнёс Кончаловский. – Кстати, на сколько мы поужинали, а то я забыл… Семнадцать? Не больше? Ну ладно… Давай диктуй адрес и фамилию, имя и отчество.
Пришлось диктовать. Записав мои координаты, Андрон поинтересовался моими успехами на ниве спорта и музыки. Я ему напомнил, что после Нового года начну готовиться к чемпионату СССР, который станет главным отбором на Олимпийские Игры. А с музыкой понемногу дела идут, вот, студию в Свердловске открыли, не без моего непосредственного участия. Услышал похвалу в свой адрес и пожелания успехов, после чего мы душевно распрощались.