Мой адрес – Советский Союз! Тетралогия
Шрифт:
– Вон оно что… Ладно, бог с ним, с Атаманом-Любимовым, скажешь, когда у тебя окно появится. А я своих поэтов соберу… Слушай, Жень, пойдём я тебя с нашими познакомлю. А то они вон смотрят на нас, гадают, что это за парень со Стругацкими сидит, и с которым сам Евтушенко общается, как со старым товарищем.
Он рассмеялся собственной шутке и, подхватив меня под локоть, потащил к своему столику. Я не особо и упирался, успел только оглянуться через плечо, скорчив виноватую мину. Аркадий Натанович понятливо улыбнулся. Высоцкий шёл следом.
– Знакомьтесь! Мой тёзка
– Очень приятно, – кивнула мне Влади.
– Вадим. Вадим Туманов, – представился суровый мужик, крепко стиснув мою ладонь.
Опаньки, неужто тот самый Туманов, знаменитый золотодобытчик? Мою догадку секунду спустя подтвердил и Евтушенко.
– Вадим у нас человек во всех смыслах золотой. У него несколько старательских артелей золото моют по всей Сибири.
– Жень, да хватит…
– Ну а что, Вадим, пусть люди знают, кто у нас главный золотодобытчик в стране. Этим можно и нужно гордиться. Погоди, я ещё про тебя поэму сочиню.
– Не надо! – Туманов выставил перед собой ладони. – Вот этого не надо, и так некоторые следят за каждым моим шагом, чуть оступлюсь – и на меня таких собак понавешают…
Он не стал уточнять, кто эти «некоторые» и каких таких «собак», и так всё было понятно. Я же не удержался от небольшой подначки:
– Жень, а ты напросись как-нибудь в сезон на прииски, помоешь золото пару месяцев, а потом поэму напишешь. Да и сам заработаешь… На мотоцикл.
– У нас за сезон некоторые на машину зарабатывают, – усмехнулся Туманов.
Евтушенко, однако, воспринял эту идею серьёзно.
– А что, может, так и сделаю. Вадим, примешь в золотоискатели на это лето?
– Скорее уж в старатели, – улыбнулся он уголком губ. – Золотоискатели – эти на Аляске были в прошлом веке. А ты сдюжишь?
– Ты не смотри, что с виду я глиста, во мне сила знаешь какая?! Хочешь, на руках поборемся?
– Женя, угомонись, – на чистом русском, без малейшего акцента попросила его Влади. – Люди же кругом.
– Да пусть смотрят, – беззаботно махнул рукой Евтушенко. – Мы же не чем-то аморальным занимаемся… Что, Вадим, не хочешь бороться? Ну и ладно. Но летом я приезжаю к тебе в Сибирь или куда там… Договоримся.
– Ладно, решим, – хмыкнул Туманов.
– Марин, ты Володьку отпустишь в Свердловск? – сменил уже тему Евтушенко. – На пару деньков. Нас приглашают выступить на творческом вечере, а заодно ещё плёнку в студии записать.
– Это ему решать, – покосилась она на Высоцкого. – Он человек хоть и женатый, но птицу в клетке не удержишь. Да, Володь?
И легонько потрепала его, как мальчишку, по голове, а тот в ответ, улыбнувшись, чмокнул Влади в щёку. Этой идиллии существовать ещё 8 лет, а потом наступит 25 июля 1980 года. Возможно ли как-то предотвратить ранний уход? Не знаю. Попытаться что-то сделать можно, но мне кажется, Высоцкий сам себя запрограммировал на саморазрушение, и этот процесс никому остановить не под силу. Хорошо, если я ошибаюсь.
– Жень,
На этот раз мой телефон был записан в блокнот, впрочем, как и в мой был записан номер Евтушенко.
– А насчёт аудитории не думал? – спросил он у меня. – Какой зал сможет нас к себе пустить? На драмтеатр не претендуем, нам и какой-нибудь ДК сойдёт, но желательно не меньше чем на 500 мест. Попробуешь закинуть удочку?
– Попробую, но гарантировать ничего не могу. У нас же эта идея с выступлением и записью спонтанно родилась. Вдруг ничего не получится…
– Я в тебя верю! И как что-то наклюнется – сразу звони мне. Главное – получить принципиальнее согласие от местного культурного начальства и администрации заведения. Ну и опять же, они поимеют свою долю от продажи билетов, да и нам, пиитам бродячим, что-нибудь перепадёт.
– Тоже верно, – согласился я и добавил, понизив голос. – Только у меня к тебе, Женя, будет одна просьба… Не хотелось бы, чтобы в составе вашей делегации оказались, скажем так, не совсем благонадёжные люди. Ну ты меня понимаешь…
– Понимаю, что ж не понять, – с тяжёлым вздохом кивнул Евтушенко. – И тебя подставим, да и сами не в лучшей ситуации окажемся. Обещаю, Бродского с собой не возьмём.
Ещё бы, я знал, что Бродский недолюбливал Евтушенко. Ему даже приписывают фразу: «Если Евтушенко против колхозов, то я – за». Вероятно, в ответ Евгений Александрович тоже не питал нежных чувств к диссиденту, хотя и публично выступал в его защиту. А ещё в защиту Солженицына и Даниэля. Поговаривали, что поэт постукивал куда надо, и потому имел чекистскую крышу. Не знаю… Одних защищать, а на других стучать? Как-то всё слишком сложно.
Я вернулся к Стругацким, и мы продолжили наши посиделки. Честно говоря, я как-то не очень был уверен в том, что поэты, а тем более вечно занятый Высоцкий соберутся и всё-таки приедут в Свердловск. Ну да может Евтушенко его уломает. У него язык хорошо подвешен, он вообще мужик напористый.
А я по возвращении первым делом встретился с Хомяковым, посвятил его в свои планы, подстраховался, так сказать.
– А что, лично мы с женой с удовольствием сходили бы на такой концерт. Или как его назвать, поэтический вечер? Ну не суть важно, главное, чтобы какие-нибудь диссиденты не приехали. Тогда просто мероприятие отменят, и ты заодно попадёшь в какой-нибудь «чёрный список». Да и я, если за тебя впрягусь, получу по шапке. Ты хорошо подумал?
– Евтушенко обещал, что приедут сплошь благонадёжные.
– И всё равно, пусть сначала список сообщит, кто именно едет. А завтра утром я сделаю звонок начальнику областного Управления культуры. Мы с ним более-менее знакомы, он в курсе, что я культуру также курирую.
– Да? А я и не знал, что курируете.
– Ну вот теперь будешь знать, – усмехнулся Хомяков. – В общем, придётся заручиться и его принципиальным согласием. Я договорюсь о встрече, и вместе сходим. Насчёт студии… Поговорю с Уткиным, надеюсь, тот не станет протестовать. Но ты к нему на всякий случай зайди, уточни все детали.