Мой ангел злой, моя любовь…

Струк Марина

Анна не могла не улыбнуться грустно, когда вспомнила о том. Снова сверкала позолота светильников и лепнины стен даже при тусклом дневном свете, играли красками росписи, блестел начищенный паркет. Ни единого следа, которые оставили на память о разграблении варвары. Будто и не было ничего — ни войны и грабежа, ни разрухи и бедности. Ни того расставания… Она прошлась тогда в экосезе по этому навощенному паркету, улыбаясь толпящимся в дверях лакеям и горничным, что поднялись взглянуть на барышню, дворецкому и мадам Элизе. И в то же время плача в душе тихонько. Ведь вдруг вернулась на годы назад, на Рождественский бал, на котором во время экосеза ее руку так обожгло простое касание пальцев. И его глаза… Она готова была поклясться, что до сих пор помнит

выражение глаз Андрея, когда он смотрел на нее во время совместных фигур того танца.

В библиотеке было довольно светло, даже можно было, напрягая зрение, прочитать названия романов на толстых и тонких переплетах, стоящих на полках высоких шкафов. Сначала Анна даже обрадовалась этому — не надо было звать Пафнутия Ивановича или лакеев, чтобы подали свет, побыть одной в тишине комнаты, погрузившись в воспоминания. А потом нахмурилась. Отчего свет? Шторы-то бархатные опущены, не от луны, значит.

Анна обернулась резко и заметила, что свет идет от свечей в канделябре на столе кабинета, дверь в который была распахнута настежь. На салфетке подле канделябра тарелка с тонко нарезанными кусками ветчины и сыра, уже явно использованные приборы — крест накрест. Темная бутылка вина и стопка книг. Скомканные листы бумаги на столе и полу, небрежно брошенные перья, одно из которых было сломано.

Анна стала отступать аккуратно к выходу из библиотеки, лишь теперь встревожившись не столько от увиденного беспорядка в кабинете, но и от отсутствия слуг в крыле. Никого. Во всей половине — никого! Не побеспокоить бы того, кто в кабинете, невидимый до сих пор ей, раз даже слуги опасаются попасться на глаза. О, Бог мой, отчего она сразу пошла сюда, отчего не кликнула никого?! А потом задержалась на миг, вдруг потакая внезапной мысли, обжегшей ее — не глянуть ли тайком из-за двери в кабинет? Не поглядеть ли на него, пока он не знает, что она рядом? Только раз, а потом тут же уйти.

Вмиг вспотели ладони, прижимающие к груди стопку книг. Сердце заколотилось так, будто вот-вот выпрыгнет из груди и пустится вскачь наперед нее в кабинет. После недолгих раздумий Анна сделала шаг, потом другой, и сама не заметила, как оказалась возле дверей в кабинет. Аккуратно отодвинула бархат занавеси и осмотрела комнату, а потом едва сдержала возглас разочарования. Пусто, в кабинете было пусто…

А после не смогла не вскрикнуть, когда развернулась от дверей и заметила фигуру в библиотеке, отступила назад, в кабинет, выставив дрожащими руками перед собой книги, словно щит.

— Vous ^etes justement la personne qu'il me faut! [546] — произнес Андрей, входя следом за ней в кабинет. Анна распахнула глаза при этой реплике, ошарашенная не только его появлением, но и видом: без сюртука или мундира, в одной рубахе, через ворот которой она могла видеть обнаженную шею и часть груди. Он вдруг качнулся, щурясь от яркого света за ее спиной, ударившего в глаза, прислонился к косяку двери.

— Que? [547] — переспросила Анна, и он тоже повторил за ней, словно не расслышав ее реплики: «Que?», протянул руку и коснулся пальцами уголка переплета ближайшей к нему книги, выставленной щитом. А потом резко прищурил глаза и спросил:

546

Вы-то мне и нужны! (фр.)

547

Что? (фр.)

— Что вы здесь делаете? Кто вас пустил? Где ваша мадам?

Анна испугалась его тону отчего-то — резкому и холодному и разозлилась тут же на саму себя и за этот страх, и за собственную глупость, поставившую ее ныне в такое неловкое положение. Интересно, видел ли он, как она кралась к кабинету? А потом тут же подумала — конечно

же, видел!

— Я принесла книги. Они из библиотеки домашней. Прошу простить меня за вольность взять их без вашего на то позволения, — а потом добавила резко, кладя книги на край стола. — Более не стану!

— Fi donc! [548] С места да в галоп сызнова! — Андрей сделал пару шагов к столу, поднял одну из книг, а потом как-то неуклюже опустился в развалку в кресло, и только тут Анна поняла, что он пьян и выпил немало, судя по всему. Как и ее брат — только по отдельным движениям да выражению глаз можно было понять, что тот пьян. Вот и ныне не сразу поняла, а осознав, отчего-то даже не шевельнулась с места, глядела, как он листает книгу, хотя одна ее половина настойчиво твердила уходить прочь. Другая же шепнула, маня остаться, что под хмелем обычно выбалтывают то, что так тщательно хранят за душой, когда трезвы.

548

Тут: ай, нехорошо! (фр.)

Хотя тут же пожалела, что осталась, когда Андрей продекламировал по-французски, четко выговаривая каждое слово, как-то странно опустив уголки рта, словно ему было не по себе читать эти строки:

— Перед тобой — гордец, наказанный примерно. Я, тот, кто отклонял любовь высокомерно, Не признавал ее началом всех начал, Я, кто ее рабов надменно презирал, Кто с жалостью глядел на тонущие души В час бури, думая, что сам стоит на суше, — Был сломлен, подчинен всеобщей был судьбе. В смятенье изменил я самому себе. [549]

549

Федра, Расин Ж. в переводе М. Донского

Он смеется над ней, не иначе, прикусила губу Анна. Вот ведь усмешка судьбы — она сама долго сидела над этими строками, поражаясь их горькой правоте. Как часто она смеялась над любовью иных, пока сама любовь не посмеялась над ней. И продолжала смеяться ныне в лице этого мужчины, который продолжал отчего-то мучить ее, карать за то, что посмела когда-то унизить его глупым спором. Не от того ли он так жесток с ней сейчас?

— Да, я поступала жестоко ранее с теми, кто был в меня влюблен! — шагнула Анна к столу и вырывала из его пальцев книгу, бросила на стол ту так резко, что порыв ветерка взметнул прядь волос Андрея, упавшую на лоб. — Да, я была такой! И ныне сломлена… потому что когда-то имела несчастье полюбить. Слышите вы! Полюбить!

Он долго смотрел на нее молча некоторое время, а потом усмехнулся, подняв уголок рта.

— Как же все-таки вы самолюбивы, Анна! Каждое слово — тут же на свой счет…

И она тут же вскинулась, уязвленная его словами.

— А вы? Что вы…? Мой брат был прав. Прав в каждом слове, когда говорил о вас! Вы подлец! Вы… вы… в вас нет ничего, что должно иметь благородному мужчине…

Анна отшатнулась, когда он вдруг резко поднялся с места и направился в ее сторону, перепуганная выражением его глаз. Вдруг вспомнила, как он смотрел на нее в вестибюле, когда она швырнула ему в спину кольцо — с такой горячей яростью, что казалось, он порвет ее на клочки, не будь они не одни. Но ныне, в библиотеке, они были наедине, и их уединение Анна прочувствовала сейчас как ни на минуту ранее. А потом Андрей так же неожиданно остановился у стола, оперся об него, чуть присев на краешек, скрестив руки на груди. Вновь на лице появились равнодушие и вежливая отстраненность.