Мой ангел злой, моя любовь…
Шрифт:
— А вы ведаете, в полках говорили, что наш знакомец — заговорен от пули и от сабли? — попытался привлечь к себе внимание Анны гусар, заметив, что вальс подходит к концу, и сейчас один из его соперников уведет девушку на середину залы на очередной танец. Он помнил, что все девицы падки до мистических историй, особенно если в них имеется романтическая подоплека. А тут аккурат такова история!
— Неужто? — Анна чуть развернулась к нему, и штаб-ротмистр отметил, что снова не ошибся, выбирая тему для беседы с барышней.
— У полковника талисман особый имелся при себе всегда. Перстень заговоренный. On dit [656] , на руку
656
Говорят (фр.)
— Не может быть того. Что же тогда от увечья полковника не уберег сей дар? Того, что вынудил его оставить гвардию, вернуться в Россию ранее срока.
— Я же говорю — при сражениях. А то увечье… Тут еще одна история, Анна Михайловна, презанятная, — вальс был окончен, и кавалеры под руку вели своих партнерш на места, чтобы после короткого перерыва, пока отдыхали музыканты, снова вывести в круг иных, согласно записям в книжках, висевших на тонких кистях рук, обтянутых шелком перчаток. Потому гусар торопился увлечь Анну, завладеть полностью ее вниманием, чтобы остальные поклонники ее прелести, вернувшиеся в их небольшой кружок, не отняли возможность вести беседу с ней.
— Весьма презанятная, — повторил он, и даже Вера Александровна невольно стала прислушиваться к его голосу, как заметил довольный штаб-ротмистр. — Ранение полковника было получено не на поле боя, но все же в сражении. За честное имя русской армии и гвардии, за ее офицеров. Хотя полагают, что и без дамы не обошлось. Во всем противостоянии двух мужей cherchez la femme, как говорится.
— Дуэль? — спросила Анна, пытаясь свести все услышанное воедино, унять хаос мыслей, который ныне терзал ее голову, добавляя тревог в и без того истерзанную душу. — В Париже?
— В оном, — кивнул штаб-ротмистр. Теперь его уже слушала не только Анна и Вера Александровна. Ныне число слушателей его истории приумножилось за счет вернувшихся с паркета офицеров, Катиш и Павлишина, у которого был записан следующий танец в книжке Анны. И штаб-ротмистр уже жалел, что начал эту историю — одно дело шептать о ней барышне, другое — рассказывать нескольким персонам. Потому и поспешил перевести разговор в иное русло. — Правда, подробностей сего действа я не знаю. Был ранен на Реймсе в марте 1814 года, а посему в Париж прибыл уже только по осени. О, дивный город! Сущая приятность побывать там пусть и по такому случаю. Ведаете ли вы, барышня, как опасались нас парижане? Они-то полагали, что мы отместку разорим их город, до основания разрушим за содеянное с Москвой. Да таков ли русский, чтоб его равнять с теми французскими варварами?
И беседа в дальнейшем потекла в воспоминаниях о разорении Москвы и Смоленской земли, к которой подключились многие, стоявшие или сидевшие в креслах поблизости. Ведь каждому из присутствующих в зале было, что сказать на сей счет. Лишь Анна почти не слушала эти толков, погруженная в свои мысли. Разве ж был у Андрея перстень на пальце? Нет, иначе бы она непременно бы заметила его ранее. Ах нет! Он столь часто был в
А коли действительно был, чей этот перстень? Ведь то самое кольцо, которое Анна когда-то вручила ему, ныне покоилось на дней колодца на заднем дворе усадьбы. Да и мало оно было для широких пальцев мужских, такое не надеть!
Она настолько была увлечена мыслями об этом перстне, которые не давали покоя, пока танцевали мазурку пары, скользя по паркету залы, что даже когда встала подле клавикордов в соседнем с залой салоне, пыталась найти взглядом пресловутое кольцо на его руке. Совсем забыв, что он в перчатках ныне, согласно случаю. И растерялась, когда подняв взгляд от ладони Андрея, лежащей на спинке кресла, в котором сидела Софи, вдруг встретилась с его взором… Впервые за весь долгий вечер.
— Анна Михайловна, — тихо шепнул Павел Родионович, аккомпанирующий ей за клавикордами, и она вздрогнула от этого резкого шепота. И растерялась, не узнавая музыку, не понимая, когда ей надобно вступить, совсем забыла, что в последний день переменила арию для исполнения. Оглянулась тут же на Павлишина и тот губами ей прошептал: «Sposa» [657] , подавая знак для начала пения кивком головы.
Sposa. Любимая ария из итальянской оперы ее деда и, как говорил Михаил Львович, матери Анны, которую еще при покойном графом Туманине ставили на сцене домашнего театра. Граф привез из Венеции не только ноты и либретто на итальянском языке, но и исполнительницу этой арии, прельстившись ее красой и голосом. Поговаривали, она жила в том самом флигеле, который ныне занимала Анна…
657
Супруга (ит.)
Именно эту арию она выбрала для исполнения, зная от Софи, что Андрей говорит без особого труда на итальянском языке, который не был столь широко распространен в их среде, как французский. Только для него Анна пела ныне, казалось, выпуская слова, летящие под расписной потолок салона, из самой души, наполняла особым смыслом каждое из них. И боялась на него взглянуть, понимая, что не сдержит слез, что уже намечались в ней…
— … fida, son oltraggiata… [658] , - голос даже дрогнул, когда выводил эти слова. И после, когда после очередных пропетых строк, приступила к тем самым, что ныне шли от сердца. — E pure egli `e il mio cor… il mio sposo… il mio amor… la mia speranza [659] .
658
Я верна — и обесчещена (ит.)
659
И все же он в моем сердце… мой супруг… мой возлюбленный… моя надежда… (ит.)
Анна не думала сейчас ни о чем, кроме того, кому пела эти слова. Ни о том, что пару раз не взяла нужных высоких нот, ведь пела совсем без предварительной подготовки, после трехлетнего молчания. Ни о том, как иногда не хватало воздуха из-за слез, душивших ее. Особенно, когда она в финале арии все же отважилась перевести взгляд с восторженных, равнодушных или отстраненно-вежливых, но таких чужих лиц на единственное родное ей сейчас. Когда заметила знакомые тепло и нежность в глазах…
— … il mio sposo… il mio amor… la mia speranza…