Мой ангел злой, моя любовь…

Струк Марина

— Вы не понимаете! — плакала Мария, сжимая ее ладони. Графиня высвободила из ее хватки руку, достала из рукава тонкий платок и подала ей со вздохом.

— Это вы не понимаете, мое дитя, — устало проговорила она. — Что толку лить слезы нынче, когда еще ничего не решено. Кто ведает, быть может, Михаил Львович и откажет Андрею Павловичу в его намерениях?

— Вы же знаете… знаете, что Андрей прав. Что monsieur Шепелев поступит согласно воле своей дочери, а она уже пожелала… она желает видеть его подле себя… у ног своих и только! — Мария не смогла договорить, захлебнулась слезами, пряча лицо в подоле платья графини, ища ту поддержку, что получила бы от матери. Будь ей графиня матерью,

разве погладила бы она только просто и ласково по аккуратно уложенным локонам, разве только проговорила бы мягко то, что сказала графиня?

— Моя душенька, мой тебе совет — забудь о том, что шепчет неразумное сердце, что оно требует. Я ныне ясно вижу, что совершила ошибку, позволив тебе остаться в деревне, поддавшись твоим уговорам не ехать с мужем. Не со мной ты желала остаться подле, его ты желала увидеть, Андрея Павловича, n'est-ce pas? Бедное мое дитя! Я думала, что ты только влюблена в него, а ты… Он не ответит на твои чувства, душа моя. Никогда! Оленины, коли любят, то сразу, будто в омут с головой. Уж поверь мне! Раз в душу не попала Андрею Павловичу тут же, то и ждать не стоит. Оттого и развести я пыталась вас, как могла. От греха подальше. Потому, если что и будет, то никак не любовь с его стороны, — графиня покачала головой, прикусывая нижнюю губу, снова погладила плачущую Машу по каштановым кудрям. — Да, падают-то Оленины в любовь быстро, а вот выпутываются из нее долго и мучительно…

— Но ведь все-таки забывают…? — подняла Мария взгляд, полный надежды, на графиню. Та только головой покачала — это ж надо, а ведь действительно любит…! А потом до них донеслись через распахнутые настежь окна едва слышные голоса из передней дома, и Маша вдруг одним рывком вскочила на ноги, бросилась прочь с террасы, сама не понимая, зачем бежит туда. Только одна мысль билась в ее голове: «Остановить! Остановить, пока не поздно!».

Она опоздала, запутавшись в длинном подоле платья, едва не порвав шелк. Едва она выбежала в переднюю, увидела, как затворяет двери швейцар графини, расслышала шум колес по гравию, которым была посыпана подъездная дорога. Опоздала! Мария медленно развернулась от удивленного швейцара и пошла через анфиладу комнат, не видя и не слыша ничего кругом. А потом тихо опустилась на пол в одной из них, разрыдалась, прижимая ладонь ко рту, закричала в голос, выпуская в этом крике ту боль, что рвала ей сердце ныне. Он все-таки уехал! Он все-таки сделает то, о чем говорил! Ну, отчего именно она?!

А Андрей даже не догадывался о той драме, что разыгралась по его вине в Святогорском. Нельзя было сказать, что он не замечал чувств Марии, но, как и его тетка, полагал, что это просто наивная девичья влюбленность, которая свойственна всем девицам в ее возрасте. Ее легкий флирт, ее игривость он пытался свести на более безопасную почву, чувствуя некоторую неловкость, что это происходит на глазах тетки. Нет, конечно, Мария была привлекательной юной особой, а замужество только разбудило в ней чувственность, позволило ей открыть те грани своей красоты, что были скрыты за девичьими нарядами и поведением. И будь они не в Святогорском, кто знает… кто знает…

Андрей ехал вдоль широкого луга с выглядывающими из зелени травы разноцветными головками полевых цветов и вспоминал, как несколько лет назад шел через схожий по краскам лета луг в соседнее имение с той же самой целью, с которой ехал ныне в Милорадово. До безумия, до дрожи в коленях влюбленный восемнадцатилетний юноша, едва-едва начавший брить лицо. Он шел к соседям просить руки их дочери Наденьки, в которую был влюблен вот уже год на тот день, шел и чувствовал, как сладко замирает сердце в предвкушении, как потеют от волнения ладони, как дрожат пальцы мелкой дрожью. Этого

волнения, что тревожило его почти десять лет назад, ныне совсем не было. Словно с обычным визитом едет, отметил с удивлением Андрей, когда замелькали по обе стороны подъездной аллеи усадьбы темные стволы деревьев на фоне летней зелени.

Через распахнутые настежь окна усадебного дома доносился звук клавикордов и девичий голос, старательно выводящий строки романса. Где-то в парке по правую руку от подъезда кто-то тихо смеялся, верно, дворовые за работой. Только эти звуки и разрывали тишину в этот летний солнечный полдень. Легкий ветерок пробежался по кронам деревьев, коснулся играючи занавесей в распахнутых окнах, ласково взлохматил волосы на непокрытой голове Андрея. Тот пригладил их рукой, спрыгнув на гравий подъездной площадки, взбежал по ступеням крыльца, без особых раздумий шагнул в распахнувшиеся перед ним двери дома.

— Я бы желал видеть Михаила Львовича, — проговорил он поклонившемуся лакею, и тот тут же шагнул за двери в правое крыло дома, торопясь найти хозяина. Швейцар же принял головной убор Андрея и угодливо склонился перед ним в очередной раз.

Где-то на втором этаже раздался тихий шорох, прямо над их головами, на лестнице, и Андрей обернулся, успел заметить светлое платье и аккуратно причесанную голову Анны прежде, чем она присела за балюстраду, скрылась из вида за одним из высоких вазонов. Дитя, сущее дитя, не мог не улыбнуться Андрей, чувствуя, как снова вспыхивает в душе то самое тепло, что грело его нынче утром.

— Михаил Львович готов принять вас, — привлек его внимание на себя вернувшийся лакей. — Прошу за мной-с.

Андрей снова улыбнулся, уже вверх, балюстраде, за которой, как он знал, пряталась от лишних взглядов Анна, а потом повернулся к лакею и по его знаку смело ступил в анфиладу комнат, что вели к кабинету хозяина дома.

Глава 10

Солнечный летний полдень. Ясное небо без единого даже самого маленького облачка над изумрудным простором парка. Хрупкие девичьи фигурки в летних светлых платьях и аккуратных шляпках из соломки, отличающиеся лишь цветами широких лент, высокие и темные силуэты мужчин через тонкую ткань эшарпа, что повязали ему на глаза.

— Ici! Venez ici! Ici! [210] — манили голоса, высокие и тонкие, грубые и низкие. — Ici!

Андрей замер на миг, а потом пошел в нужную ему сторону, расставив руки в стороны, чтобы сразу поймать шалунью, что вовлекла его в эту детскую забаву, пообещав ускользнуть от зорких глаз мадам Элизы в глубину парка позднее. Он ясно различал ее голос, ее тихий лукавый смех и даже, он готов был поклясться в том, шелест ее платья. Он видел, как она медленно отступает от него, направлял ее в сторону лип и широких кустов сирени, чтобы ей некуда было бежать от него, загонял ее в ловушку.

210

Сюда! Идите сюда! Сюда! (фр.)

Хлопнул громко над ухом кто-то из мужчин, скорее всего, господин Павлишин, надеясь отвлечь Андрея от его цели, спасти свою Музу, но он даже не повернулся в его сторону. Мелькнул перед руками самыми женский силуэт, словно пытался сам скользнуть в его руки. Андрей распознал по темному платью Марию, легко обогнул ее, делая вид, что резко поменял направление, а потом снова продолжил путь к своей цели.

— Я вас поймал, — сказал Андрей громко, чтобы слышали остальные, когда в его руках оказался тонкий стан, и тихо добавил для нее одной. — Анни.