Мой бедный богатый мужчина

Воронова Мария

Некоторое время они работали молча.

– Диана, наверное, вам не стоит дожидаться, – осторожно сказала Таня. – Я скоро уйду, а одной вам будет скучно. И Яков Михайлович выйдет такой уставший, что вряд ли вам обрадуется.

Неужели Розенберг и Таню просил оградить его от общения с женой? Господи, да что она сделала такое? Почему он избегает ее? Неужели разговор о ребенке так на него подействовал, что из-за этого он даже не приехал проводить Милу? И теперь не стесняется посвящать в их разлад своих подчиненных? Почему не сказал просто: «Диана, я не желаю тебя видеть»?

Она бы сидела у себя в комнате или уехала к родителям.

Чтобы замаскировать едкие слезы обиды, Диана сделала вид, что закашлялась.

– Хорошо, я сейчас уеду.

– Впрочем… Хотите, я загляну в операционную и скажу, что вы тут? Вдруг он, наоборот, попросит вас подождать? Вы уже водите машину?

– Нет еще, а что?

– Тогда вы могли бы отвезти его домой после операции. Я не понимаю, как он садится за руль после многочасовой работы с микроскопом.

Диана холодно заметила, что Розенберг может вызвать такси. И раз у него такая ответственная операция, не стоит его отвлекать. Еще, чего доброго, подумает, что жена явилась неспроста, начнет нервничать… И бедный человек на операционном столе никогда не станет красавцем.

Таня кивнула.

– А может, вы меня подождете? Я только эту стопку марли докручу, и все. Мой муж сегодня дежурит. Поэтому мы, как свободные женщины Востока, можем сходить, например, в кино. А там, глядишь, и ваш муж освободится.

– С удовольствием… Таня, а как поживает тот смешной молодой человек?

Небрежный тон вопроса дался Диане с огромным трудом.

– Какой?

– Ну, помните, я в прошлый раз приезжала, он угощал меня чаем, а потом провожал до холла? Честно говоря, мне не хотелось бы его видеть. Он такие взгляды на меня бросал откровенные…

– Ах, этот! – Таня весело рассмеялась. – Вы его здесь больше не увидите. Яков Михайлович его уволил.

– За что?

– Не переживайте, вы тут ни при чем. Я видела, что он на вас нацелился, но ябедничать Розенбергу ни за что не стала бы. Ваш муж давно был этим Стасовым недоволен, да и мне он не нравился. Заносчивый, а знаний кот наплакал. Яков Михайлович уже искал ему замену, а тут выяснилось, что Стасов, будучи женатым человеком, завел роман с нашей ассистенткой стоматолога. Девка только из училища, еще восемнадцати, кажется, нет. Кстати, она чем-то на вас похожа, такая же яркая блондинка.

Что ж, Володя хранил верность если не ей, то хотя бы ее типу внешности…

– Они скрывались, но разве можно утаить что-то от женского коллектива? – продолжала сплетничать Таня. – Ну и доктор, с которой эта девочка работает, пошла к Якову Михайловичу. Не могу молчать, говорит. Пусть меня считают доносчицей и сплетницей, но ребенок гибнет! Что было, Диана!.. – Таня даже зажмурилась и помотала головой от избытка чувств.

– А что было? – Диане казалось, что каждое Танино слово – это гвоздь, вбиваемый в гроб, где лежит… нет, не просто ее любовь к Володе Стасову, а вся ее юность, все светлые, чистые желания и праведные мечты, все благородные стремления и вся радость жизни.

– Розенберг вызвал сначала девчонку. Не знаю, о чем они говорили, но потом на ковер пригласили Стасова, и тут уж

Яков Михайлович орал так, что стены дрожали. Впрочем, ваш муж – добрейший человек, он тут же нашел Стасову место в комитете. Я его спросила: зачем? Ведь если человек на рабочем месте совращает несовершеннолетних, он должен быть готов к тому, что его с позором выгонят. Но Розенберг отшутился, мол, заботится не о Стасове, а о пациентах, которые иначе могли бы попасть к нему в руки. А в комитете он будет только бумажки перекладывать с места на место. Видно, у Якова Михайловича в управлении большая лапа, он ведь туда и любовницу свою бывшую пристроил… Ой!

– Что – ой, Таня? Я не такая дура, чтобы думать, будто он хранил целомудрие со дня смерти Ольги Алексеевны до женитьбы на мне.

– Да он с этой Галей просто встречался, – зачастила Татьяна, – а вас он любит. Как выписался тогда из больницы, первым делом рассказал, какая симпатичная сестра его лечила. И потом каждый день вспоминал, и лицо у него такое светлое было…

Оставалось только поверить в эту чушь.

Сидя в темном прохладном зале кинотеатра, Диана яростно жевала поп-корн и думала о Стасове. Происходящее на экране не касалось ее сознания.

«Господи, ну почему? Почему он оказался таким подлецом? Зачем я полюбила обыкновенного бабника?

Затем, Диана, что ты совсем не знала его, – строго сказала она себе, – ты любила миф, химеру, сказочное существо с внешним обликом Володи. И он не виноват, что оказался не таким, каким ты его себе представляла. Ты встречалась и спала не с ним, а с плодом твоей собственной фантазии. И даже потом, когда он тебя бросил, ты продолжала цепляться за этот придуманный образ.

Итак, дорогая, взгляни правде в глаза и признай, что любила никогда не существовавшего в нашем бренном мире человека. И ради химеры ты отрицала самую, пожалуй, реальную и важную в мире вещь – настоящую любовь между мужчиной и женщиной».

Извинившись перед Таней, Диана выскользнула из зала, купила сигареты и вышла на улицу. Теплый вечер поздней весны принял ее в свои ласковые ладони. Пока они сидели в зале, прошел дождь, и молодые листья дрожали, будто отряхиваясь.

– В такой вечер нужно не сидеть в киношке, а гулять с любимым по набережной, – зло пробормотала Диана.

Она решила во что бы то ни стало сегодня увидеть Розенберга. А лучше прямо сейчас! Пока спускаются на город лиловые вкрадчивые сумерки, пока звенят троллейбусные провода над головой…

А то, что ей нечего ему сказать, это не страшно! Диана выбросила недокуренную сигарету и громко пропела из песенки известного мультика «Остров сокровищ»:

– «Лучше быть одноногим, чем быть одиноким, когда скучно и грустно и некому руку подать!»

Курившие неподалеку молодые люди оглянулись на нее с интересом. Диана посмотрела на часы: наверное, Розенберг еще в операционной. Пришлось возвращаться в зал.

Мысли о Стасове странным образом испарились как дым.

После сеанса выяснилось, что, пока они смотрели фильм, Розенберг закончил операцию и отбыл из клиники.