Мой бесполезный жених оказался притворщиком
Шрифт:
— Да?
Она важно кивнула, поднимая вверх указательный палец.
— И поэтому понимать их нужно не буквально, а наоборот! Вам приснился невероятно уродливый суженый, но на самом деле — он просто красавец. Такой, что все дамы высшего света будут вам завидовать и кусать локти от досады! Уверена, у вас будет самый прекрасный жених на свете!
Боже, она что, держит меня за ребенка?
А, ну да.
Ее взгляд метнулся к моим взмокшим волосам и помятой сорочке.
— А теперь давайте я помогу вам умыться, юная госпожа, — сказала она, перекидывая заплетенные в косу волосы за спину и засучив рукава
Утром ничто не выдавало во мне человека, разочаровавшегося в личной жизни еще до того, как та даже успела начаться.
Фекла помогла мне красиво убрать волосы, перехватив два низких хвоста лентами в тон моему зеленому платью, и отвела меня в просторный зал, где меня уже дожидался завтрак.
— Матушка и граф еще не проснулись? — спросила я, повертев головой и осознав, что за столом кроме меня никого нет.
— Их сиятельства с раннего утра отбыли по делам, — сказала Фекла. — Матушка ваша поехала в столицу, а господин отправился в полк, у гусар постоянно что-то случается, стоит только оставить их без присмотра, а теперь вот еще и на озере приключилась беда, и-
Дела какого-то озера сейчас стояли где-то невероятно низко в моем списке приоритетов.
— А Платон?
Фекла нахмурилась, и ответила не сразу. Я подумала, что она толком не знает, где он, с тех пор, как граф приставил ее ко мне, она никуда не отлучалась, и даже ночью опять же была со мной. Но ее ответ удивил меня.
— У юного господина сейчас урок этикета, — сказала она.
— То есть он уже позавтракал?
— Господин Бонье, наставник по этикету, говорит, что знания — это та же пища, а потому, если юный господин будет приходить на занятия сразу после завтрака, толку от таких занятий не будет, — аккуратно пояснила Фекла. — И что юный господин совсем не справляется с уроками. Да и капитан Раскатов, учитель фехтования, постоянно ругает юного господина за то, что он совсем не делает никаких успехов в обращении с саблей.
Ей не хватало только добавить, что все это чушь собачья.
Так что я сделала это за нее.
— Юная госпожа! — воскликнула Фекла, и прижала руки ко рту, словно это она выругалась, а не я.
Ну да, у меня вот не было никаких уроков этикета. Так что могу, умею, практикую.
Этот господин Бонье вообще в курсе, что голод провоцирует в человеке пробуждение первобытных инстинктов?
Например — убийство!
Или это то, на что как раз надеется капитан Раскатов?
Что Платон в конечном счете озвереет и зарубит его к чертям?
И тогда граф так противненько скажет:
— Бу-бу-бу, ты снова не следил за собой, и, погляди-ка — кто-то реально умер!
Вот так неожиданность.
Ну, не удивительно, что Платон такой бледный и худой, он со своими уроками, наверное, вообще ничего не жрет.
— Где он? — спросила я, потеряв всякий интерес к собственной тарелке и подскакивая из-за стола.
Фекла захлопала глазами.
— Где у Платона проходят уроки?
— В библиотеке.
— Отлично, — кивнула я. — Пойдем.
— Что, куда вы, юная госпожа? — всполошилась Фекла.
— О, — протянула я. — Думаю, мне тоже нужны уроки этикета.
— Нет-нет, граф сказал, что наймет вам учителей в ближайшее время, юная госпожа, уроки этикета для юноши и девушки ведь так различаются, пожалуйста, вернитесь за стол, вы даже не
— Нет, — я покачала головой. — Я хочу начать прямо сейчас.
Уверена, наставник Бонье по достоинству сможет оценить мой голод.
***
Мой преподаватель философии в университете говорил, что идеал недостижим. Он является для нас некой путеводной звездой, самой яркой точкой на горизонте, до которой мы никогда не сможем добежать, как бы быстро мы ни бежали, и именно поэтому мы так называем его — идеал. Что-то совершенное, абсолютное, что-то, чего мы желаем всем сердцем, и именно поэтому можем влачить свое жалкое существование крохотной песчинки, плача и цепляясь за эту зыбкую надежду.
Это прямо противоречило тому, что в том же семестре на своих лекциях говорил преподаватель экономики. Идеал в его понимании выглядел не просто достижимым, но и измеримым. А еще актуальным и инвестиционно привлекательным, если уж на то пошло.
Жизнь полна неудач и провалов, боли и разочарований, но деньги, любил повторять он, деньги делают ее значительно лучше.
Впрочем оба они сходились в одном — я была невыносимым студентом.
Я толком не слушала лекции, предпочитая скролить ленты соцсетей, и потому задавала миллион тупых вопросов, когда наступало время для вопросов. Я задерживала сдачу работ. Я с трудом наскребала проценты оригинальности.
И, по всеобщему признанию — было куда проще научить чему-то обезьяну, чем меня.
Если бы я решила сдавать на права, все пешеходы мира оказались бы в опасности, к счастью для них — я умерла гораздо раньше, и попала в мир, где автомобилей в принципе не водилось, так что все могли с облегчением выдохнуть.
Все, кроме господина Бонье, разумеется.
Довести которого — я считала делом чести.
Граф и правда планировал пригласить для меня отдельных учителей — наставницу по танцам, наставницу по этикету, какую-то грымзу, что учила клепать стихи, и флористку, которой полагалось объяснить мне, как послать кого-нибудь с особой изощренностью, специальным образом обвязав лентами букет.
В моем понимании это было возможно только в том случае, если на лентах было написано широко известное во всех мирах неприличное слово, так что на флористку я согласилась.
Из интереса.
Для всего остального у меня было оружие пострашнее любого меча — лесть.
— Но разве господин Бонье не сможет учить меня? — непонимающе захлопала глазами я. — Ведь, если отец, — мне пришлось пойти на эту хитрость, и перестать в глаза звать его графом и Его Сиятельством, как он и просил, если я хотела чего-то добиться, — нанял его, он невероятно хорош. Он знает все об этикете. А если он не знает, то почему он учит брата? Хочет, чтобы тот выставил себя дураком? И опозорил отца?
Господин Бонье был крошечного роста, что неплохо компенсировалось его гигантским самомнением.
Злобный, морщинистый как престарелый шарпей, с отвратительно слюнявыми уголками рта и в очках, которые то и дело съезжали вниз по носу, вынуждая его поправлять их пухлыми кривыми пальцами.
Эти очки запотели от пара, который с самого начала этой беседы валил из его ушей.
У графа по жизни была одна радость — глумиться над людьми, так что он немедленно ухватился за возможность и повернулся к господину Бонье с фальшиво изумленным выражением лица.