Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика

Кольер Джеймс Линкольн

Мы спокойно проехали через Риджбери. Люди, сидевшие в таверне, смотрели на нас. Я подумал, что, наверное, им кажется странным, что мы едем по такому снегу. Отец помрачнел.

— Если раньше никто не знал, что мы здесь, то теперь об этом узнают все, — сказал он.

Когда мы выбрались из города, он снова выехал вперед.

Мои ноги промокли и замерзли, и я снова проголодался — когда ты тратишь столько сил, то одним печеньем и пивом не обойтись. Чтобы отвлечься, я стал вспоминать названия стран мира, которые изучал по географии. Некоторые вспоминались легко — Англия, Франция, Швеция, Россия… Тяжелее всего было с такими маленькими странами, как Гессен, Тоскана или Пьемонт. Я задумался, можно ли считать страной Америку? Если повстанцы

выиграют войну, то мы станем страной, но отец был уверен, что они проиграют, поэтому я решил пока Америку страной не считать. Было трудно удерживать все страны в голове. Поэтому, вспомнив больше двадцати стран, я забыл, посчитал ли я Сербию или Индию, и начал вспоминать снова. Я дошел до Аравии, когда неожиданно сообразил, что уже давно не видел отца.

Мне стало не по себе. Как давно он в последний раз показывался передо мной на дороге? Я не мог вспомнить. Наверное, это было примерно полчаса назад или час. Я вспрыгнул на телегу и посмотрел назад, пытаясь понять, как далеко я продвинулся с тех пор, когда видел его в последний раз. Все вокруг было покрыто снегом — деревья, дома, и лишь грязный черный след от нашей повозки тянулся по дороге. Где же я был, когда в последний раз видел отца? Я не мог вспомнить.

Но может быть, я ошибался? Может быть, мне только кажется, что это было давно? Может быть, пока я перечислял все эти страны, мне только показалось, что прошло много времени?

Но нет — мы прошли за это время несколько миль от холмов, которые я теперь с трудом различал. Я начал волноваться. Конечно, причины могли быть самыми простыми. Отец мог встретить кого-то знакомого и остановиться, чтобы поговорить и дождаться меня. Или он мог заглянуть к какому-нибудь фермеру, чтобы раздобыть для нас еду. В общем, можно было найти происходящему простое объяснение, но в то же время я знал: если бы отец решил оставить меня ненадолго одного, он бы меня предупредил.

Так что же произошло? Может быть, просто что-то случилось с Грей? Она могла споткнуться и пораниться. А может быть, поранился отец? Может быть, он упал с лошади и сломал ногу? Главное было поскорее его найти. Я хлестнул волов, чтобы они шли быстрее. Они замычали, затрясли головами и прибавили шагу, но через пять минут пошли медленно. Я снова ударил их, на этот раз сильнее. Но опять не прошло и трех минут, как они замедлили шаг. Они просто не могли двигаться быстрее из-за снега.

Страшные картины возникали в моем воображении: отец мог истекать кровью или лежать без сознания в снегу. Я решил найти его, а уж после продолжить путь. Я отвел волов на край дороги, разгреб снег, чтобы они могли достать до травы, и пошел по дороге так быстро, как только мог, — почти побежал.

По дороге тянулась цепочка следов Грей. Было ясно, что, кроме отца, здесь никто не проезжал. Я пристально вглядывался вперед. Если на краю дороги оказывался высокий валун или пень, я забирался на него, но и сверху видел только цепочку лошадиных следов.

За пятнадцать минут я прошел добрую милю, а может быть, и больше и наконец увидел тсуг [23] и, растущие вдоль левой стороны дороги. За ними на холме стоял дом фермера. Может быть, отец зашел туда, чтобы купить еды или еще за чем-то. Я решил сократить дорогу, пробежав к дому через поле, но потом подумал, что лучше идти по лошадиным следам. Я продолжил путь, пока не дошел до тсуг. И тут мне все стало ясно. На дороге, покрытой снегом и грязью, и на земле около тсуг было множество лошадиных следов, а от них по дороге вели цепочки из трех или четырех следов. Вероятно, ковбои ждали в засаде, прячась за тсугами, потом набросились на отца и куда-то его увезли.

23

Хвойное дерево, распространенное в северной части американского континента.

Я стоял на снегу, решая, как поступить, но в

голову ничего не приходило. Я только знал, что отца пленили и его больше нет рядом. Слова молитвы полились сами собой: «Пожалуйста, Господи, пожалуйста, помоги». А потом я подумал, что ковбои могут быть рядом, что они прячутся и наблюдают за мной. Я повернулся, оглядел поля, заглянул за тсуги. Там никого не было. Стояла тишина — только легкий ветер качал верхушки тсуг.

Почему же они не отправились за повозкой? Очевидно, отец заставил их поверить в какую-то историю. А может быть, они решили сначала расправиться с отцом, а уж потом вернуться за повозкой и за мной. Мне хотелось бежать домой, не останавливаясь. Дом находился в двенадцати или пятнадцати милях. Если бы я поторопился, то добежал бы за три часа. Я был по-настоящему напуган. Я был сильно напуган и чувствовал, что вот-вот заплачу.

Чтобы прийти в себя, я несколько раз подпрыгнул и похлопал в ладоши. Таким образом немного согревшись, я начал думать.

Первое, что пришло мне в голову, — спрятаться в тсугах, если вдруг кто-то появится. Потом я спросил себя, что бы сделал на моем месте Сэм — ведь он был храбрым и умным и всегда находил выход из сложных ситуаций. Конечно, он не побежал бы домой. Он бы совершил какой-нибудь отчаянный поступок. Самым отчаянным было идти по следам отца, сделать это было просто, потому что следы отчетливо выделялись на снегу. Это и вправду было бы предприятием отчаянным: у меня не было ни ружья, ни шпаги, у меня не было ничего, кроме ножа и палки.

Но тут я подумал, что отчаянный поступок не обязательно будет умным. Поэтому я задался вопросом, что бы сделал отец. А он, скорее всего, отвел бы волов и телегу с товарами домой, чтобы мы смогли содержать магазин и таверну зимой. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что это единственное правильное решение. А вдруг отцу удастся сбежать или сами ковбои отпустят его через какое-то время? В любом случае он наверняка рассчитывает, что я доставлю телегу домой.

Я выбежал из тсугового леса и пошел назад к повозке. Волы не должны были потеряться, они не могут бродить, когда запряжены в тяжелую повозку. Правда, кто-то мог угнать их. Я шел так быстро, как только мог, и все время смотрел, нет ли поблизости людей; через несколько минут я благополучно добрался до повозки. Все было в порядке, с ней ничего не случилось. Я поднял хворостину, хлестнул волов, и они поднялись, замычали и пошли.

Теперь я уже не прислушивался, едут ли ковбои. Я был уверен, что рано или поздно они все равно появятся — после того, как сделают что-нибудь ужасное с отцом. Надо было придумать, как убедить их не трогать ни меня, ни повозку. Сам я, конечно, мог убежать в поле и спастись, но важно было доставить повозку домой в целости — от этого зависело, как мы будем жить зимой.

Через полчаса я дошел до того места у тсугового леса, где ковбои схватили отца. Никаких новых следов здесь не появилось. Я пошел дальше, пытаясь придумать как можно более правдивую историю, чтобы рассказать ковбоям, когда они появятся.

За моей спиной заходило солнце. Скоро должно было стемнеть. Становилось холодно, поднимался пронизывающий ветер. Но я радовался наступающей ночи. Мне казалось, что в темноте было безопаснее. Я решил нигде не ночевать, а просто идти, пока не дойду до дома. Впрочем, если бы даже я и захотел, мне негде было остановиться. В этих краях жили друзья отца, но я никого из них не знал. Я все думал, что же рассказать ковбоям, и наконец мне в голову пришла идея.

Я шел и шел, иногда ударяя волов, когда они замедляли шаг. Солнце опустилось за холмы, оставив на небе розовое зарево, которое постепенно темнело. Я дрожал, мне хотелось есть. В повозке в мешке оставались печенье, вяленое мясо и бутылка вина, которую подарил отцу мистер Богардус. Вино могло бы меня немного согреть. Но я решил пока ничего не есть и не пить. Я знал, что скоро по-настоящему устану, замерзну и почувствую себя очень плохо, поэтому надо поберечь еду до этого времени.