Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика
Шрифт:
За ужином Сэм говорил мало. Взрослые не обращали на него никакого внимания, а я продолжал смотреть на брата, восхищаясь его мундиром. Я видел, что он о чем-то думает, и опасался, как бы его мысли не привели к очередной ссоре с отцом. Но вот ужин подошел к концу, а Сэм по-прежнему молчал и оставался спокойным. Поэтому я решил, что все в порядке. Взрослые поднялись из-за стола.
— Сэм, поможешь мне подоить корову? — спросил я.
— Я не могу — испачкаю мундир.
— Ну так сними его.
Было видно, что доить корову ему не хочется.
— Моя одежда осталась в Йеле, — сказал он.
— Возьми
— Ладно, — согласился он. — Иди в коровник, я буду через минуту.
Я, конечно, знал, что торопиться он не станет, но все равно вышел на улицу. Коровник находился за домом. Половину дома занимала таверна, вторую половину — магазин. В главном помещении, которое мы называли пивным залом, находился большой камин. По стенам стояли бочки с пивом, сидром и виски. Посредине располагался длинный стол, а вокруг него — скамьи. У стены напротив камина стояли бочки и мешки со всякой всячиной, которую мы продавали фермерам со всей округи. Мы торговали тканями, иголками и нитками, гвоздями, ножами и ложками, солью и мукой, горшками и кастрюлями, сковородами и противнями, мисками, и корытами, и кое-какими инструментами, хотя обычно за инструментами люди ехали в Фэрфилд [12] .
12
Город в штате Коннектикут.
За пивным залом находилась кухня. Кухонный камин был еще больше, почти во всю стену. Там же, само собой, стоял буфет, с балки свисали окорока, в ряд выстроились бочонки с солониной и соленой рыбой, кувшины с медом и мешки с пшеницей. Задняя кухонная дверь вела на вечно грязный скотный двор, в глубине которого находился коровник. Мы держали корову — Старуху Прю, лошадь по кличке Грей, цыплят, уток, гусей и старую свинью с полудюжиной поросят. Обычно за этой живностью смотрели мы с Сэмом, но с тех пор, как он уехал в колледж, мне приходилось делать все самому. Работы уйма, и я ее терпеть не могу.
После апрельского дождя скотный двор был особенно грязным. Я пересек его, стараясь ступать где почище, и вошел в коровник. Старуха Прю замычала — она устала ждать дойки. Я снял с крюка деревянный подойник и приступил к делу. Работа нудная, и руки устают. Я все еще надеялся, что Сэм придет и мы сможем поговорить без взрослых. Но его все не было, и я стал мечтать, как подрасту и пойду учиться в Йель, с Сэмом, и там тоже одержу победу в диспуте, и Сэм будет гордиться мной — хотя я знал, что мечтать вот так — значит предаваться праздности, а праздность — это грех. Я далеко унесся в своих мечтах, когда наконец появился Сэм. Он по-прежнему был в мундире.
— Ты не собираешься помочь мне со скотиной? — спросил я.
— Я не собирался, но мама сказала, что ленивым рукам работу сыщет дьявол.
— Ладно, — сказал я. — Можешь накидать сена.
— Я испачкаю мундир, — ответил он, поднял соломинку и прислонился к стене, ковыряя в зубах.
— Ты же хотел переодеться.
— Я ничего не нашел.
— Ерунда! Ты просто выпендриваешься.
— Вовсе нет, Тим. Я бы с радостью помог, если б нашел подходящую одежду.
Я нацелил на него сосок Старухи Прю и выпустил струю. Молоко забрызгало ему колени.
— Проклятье! — воскликнул
Он вытер штаны.
— Тогда помоги, — сказал я.
— Хорошо, я соберу яйца. Скажи на милость, что с этой корзиной?
— Она развалилась, — ответил я.
— Это я и сам вижу, — заметил он. — Как ты умудрился такое сотворить?
— На нее наступила Старуха Прю, — соврал я, поскольку однажды, разозлившись, сам наступил на нее. — Просто положи сена на дно.
— Черт побери, ты хоть что-то можешь сделать как следует, Тим?
— Не ругайся, — сказал я. — Ругаться грешно.
Он взял корзину:
— Ну и как я должен собирать яйца в корзину с дырой?
— Перестань ныть, — сказал я. — Я делаю это каждый вечер, пока ты учишься в Йеле и напиваешься с девушками.
— Ты знаешь, Тим, что я ни с кем не напиваюсь. Пьянство — это грех.
Я захихикал:
— А это, какое там слово для девушек? Тоже грех. Рапутство.
— Распутство, дурачок, а не рапутство. Я знаю новую песенку о девушках, но она, пожалуй, для тебя чересчур рапутна.
— Пожалуйста, спой, — умолял я.
— Ты еще мал.
— Вовсе нет. А если не споешь, я расскажу отцу, как часто ты напивался.
— Ш-ш-ш, хорошо, я спою позже, — сказал он. — Эта корзина никуда не годится. А другой нет?
— Есть новая, она висит вон там, но ее нельзя брать.
— Почему? — спросил Сэм. — Что мне за это будет?
Мне не нравилось, когда он так разговаривал. Я начинал беспокоиться.
— Послушай, Сэм, почему тебе вечно надо ссориться с отцом?
— А зачем он вечно ищет со мной ссоры? — спросил Сэм. Он положил немного сена в корзину и стал искать яйца под куриным насестом.
— Это нечестно. Он платит за твою учебу в Йеле и посылает деньги на книги. Тебе бы стоило получше к нему относиться. Ведь ты знал, что он придет в ярость, увидев тебя в этом мундире.
Сэм стоял с дырявой корзиной в руках и смотрел на меня, и я знал, что он решает, рассказать мне что-то или нет. Мне хватило ума оставаться спокойным. Сэм часто пробалтывается, если притворяешься, что тебе не интересно, и не умоляешь его рассказать. Я продолжал доить Старуху Прю.
Наконец он не выдержал:
— Предположим, я скажу тебе, что у меня есть причина носить этот мундир.
Я вздрогнул.
— Быть не может, — ответил я. Я ему верил, но лучший способ заставить его выложить все — не выглядеть слишком заинтересованным.
— Это правда, Тим. Я собираюсь сражаться с красными мундирами.
Это и напугало, и взволновало меня. Хотелось знать: каково это — застрелить кого-то? Но я все же сказал:
— Я тебе не верю, Сэм.
— Скоро поверишь. Завтра я пойду в Уэзерсфилд [13] , чтобы встретить свой батальон. Потом мы двинемся в Массачусетс, сражаться с красными мундирами.
13
Город в центральной части штата Коннектикут. В 1640 г. в Уэзерсфилде состоялось одно из первых выступлений против метрополии: жители города сформировали органы самоуправления, не дожидаясь согласия колониальных властей.