Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика
Шрифт:
— Отец…
— Ступай, Сэм!
Раздался шум. Отец дышал так, как будто только что взобрался на гору. Затем хлопнула дверь. Я испугался, что отец поднимется, и начал взбираться по приставной лесенке наверх. Но затем до меня донеслись какие-то странные звуки, которые я никогда не слышал раньше. Они привели меня в замешательство. Снова соскользнув на ступеньки, я начал осторожно и медленно спускаться вниз. Спустившись на пару ступенек, я заглянул в пивной зал. Голова отца лежала на столе — он плакал. За всю свою жизнь я никогда не видел отца плачущим. Я понял: наступают плохие времена.
Глава 2
Отец был крещен Элифалетом, но все называли его Лайф. Мою маму звали Сюзанна. Отец родился в Реддинге, где была наша таверна,
По сравнению с такими местами, как Нью-Хейвен, Реддинг был небольшим городом — хотя, по правде сказать, Нью-Хейвена я никогда не видел. Единственный крупным городом, где я бывал, — это Фэрфилд, куда я иногда ездил с отцом и Сэмом, чтобы купить сахар или ром, которые привозили с Барбадоса на больших кораблях. В Фэрфилде жили тысячи людей, по крайней мере, так казалось, а в Реддинге всего только несколько сотен.
Реддинг делился на две части — Центральный Реддинг и Реддинг-Ридж, в котором мы жили. Наша таверна находилась на пересечении дороги Денбери — Фэрфилд с Кросс-Хайуэй. Через дорогу от нас были церковь и кладбище. Около церкви, на другой стороне Кросс-Хайуэй, лежало голое поле, где проходили строевую подготовку английские солдаты. По соседству с нами находился дом Беттсов, а чуть дальше была разбросана дюжина других домов — Сэнфордов, Роджеров, мистера Херона и других. Наша таверна выглядела бедновато и была крыта гонтом, а дома побогаче, к примеру мистера Херона, были обшиты гладкими белыми досками.
Церковь в Реддинг-Ридже — англиканская, то есть английская — в Англии все ходят в такие, или, по крайней мере, должны ходить. У нас в Коннектикуте была свобода вероисповедания, так что можно было выбрать церковь по желанию — если ты, конечно, не папист [15] . Но едва ли в Коннектикуте можно найти паписта. В Центральном Реддинге была пресвитерианская церковь, поэтому пресвитерианцы строили свои дома там, а англиканцы — здесь, в Ридже.
Так как нашей церковью была англиканская, люди здесь, в Ридже, были на стороне тори и хотели оставаться подданными короля. По правде говоря, я не понимал, о чем шли споры. Сколько себя помню, люди спорили, должны ли мы подчиняться правительству Его Величества, или нам следует восстать против этой власти. Но почему-то в этом споре было не две стороны, как обычно бывает, а не менее шести. Некоторые считали, что король — это король, так уж сложилось, и мы должны делать то, что он сказал. Другие утверждали, что люди вольны сами решать, что им делать, а потому следует восстать и прогнать всех красномундирников. Третьи говорили, что они рождены англичанами и хотят умереть англичанами, но колонии должны иметь больший вес в собственном правительстве и неплохо бы дать красным мундирам почувствовать вкус крови — просто для того, чтобы показать королю серьезность наших намерений. Да, идеи были самые разные: что мы — новые англичане — должны объединиться, или что колонии должны создать большое единое правительство, или… Я даже не могу вспомнить позиции всех сторон, которые участвовали в споре. Не удивительно, что тех, на чьей стороне оказался Сэм, называли то патриотами, то мятежниками, и это сбивало с толку. Я так много слышал и читал в газетах обо всем этом, что перестал обращать внимание — все влетало в одно ухо и вылетало из другого.
15
Папист — пренебрежительное название католика.
Но теперь, похоже, этот спор перерос в нечто большее. По слухам, около пятидесяти минитменов и множество британских военных были убиты в пятницу в Лексингтоне или Конкорде, хотя никто не знал точно, сколько человек погибли на самом деле. А Сэм собирался
Воскресное утро было солнечным и теплым. Дождь прекратился ночью. Дорога, правда, превратилась в грязное месиво, но поля успели подсохнуть. Пели птицы. Меня, впрочем, это почти не радовало: ссора, которая произошла между отцом и Сэмом прошлой ночью, продолжала преследовать мое воображение, как преследуют порой ночные кошмары. Сэм с отцом и раньше ссорились, но всегда через день или два мирились. Но этот разлад был серьезнее всех предыдущих, и я боялся, что им не удастся снова наладить отношения.
Я не думал, что отец захочет об этом говорить. Обычно, когда происходило что-то важное, он молчал до тех пор, пока не принимал решения, как поступить. Но на этот раз, когда мы уже собирались в церковь, отец, к моему удивлению, завел со мной разговор:
— Тим, говорил ли тебе Сэм, что собирается на войну?
Я не хотел лгать отцу, но и Сэма выдавать не хотел.
— Да, он это сказал, только я подумал, что он просто хвастает.
— Он не хвастал, Тим. Он собирается в Уэзерсфилд. Эти глупцы хотят дойти до Массачусетса, чтобы вмешаться не в свое дело.
— Он что, и впрямь собирается сражаться, отец?
— Надеюсь, что нет, — ответил он. И нахмурился. — Что ты обо всем этом думаешь, Тим?
— Не знаю, — сказал я. — Не могу в этом разобраться.
— Сэм убеждал тебя, что восстание необходимо?
Я попытался вспомнить что-нибудь из нашего разговора, что не могло бы еще больше навредить Сэму.
— Он сказал, что мы должны быть свободны.
— Этого он нахватался в колледже, — пренебрежительно сказал отец. — Кто здесь не свободен? Разве мы не свободны? Весь спор идет вокруг налогов, а эти деньги мало что значат для большинства. Какой смысл в принципах, если ты должен умереть, чтобы от них не отступиться? Мы англичане, Тимми. Конечно, существуют несправедливости, но несправедливости были всегда, так устроен мир Господен. Но несправедливость нельзя искоренить силой. Посмотри на Европу — там сотни лет одна война сменяет другую, и покажи мне, что у них изменилось к лучшему? Ладно, пойдем в церковь. Настало время молитвы.
Я решил забыть обо всем, что произошло, — слишком сильно на меня это подействовало. Мы перешли через дорогу, вошли в церковь, и я забрался на балкон, где сидели дети, индейцы и негры. Реддинг-Ридж невелик, и я там всех знал — всех детей, Тома Воррапа, и Неда, и негра Старра. Я сел рядом с Джерри Сэнфордом. Джерри был на несколько лет моложе меня, но среди всех присутствовавших он был ближе всего мне по возрасту, и мы часто общались. Он сразу же обратился ко мне:
— Мы слышали, что Сэм убежал, чтобы сражаться.
Никто не давал мне об этом забыть. Мистер Бич посвятил свою проповедь Сэму. Он сказал, что в первую очередь мы должны повиноваться Богу, но наш Господь Иисус Христос сказал: «Дайте кесарю — кесарево», а это означает, что мы должны быть верными англичанами. Он сказал, что горячие молодые люди, которые не прислушиваются к голосу старших, навлекут Божий гнев на свои головы. Он сказал, что Библия велит молодым почитать своих отцов, из-за чего я начал очень сильно переживать за Сэма, потому что кричать на своего отца, как кричал Сэм, было грехом и Бог может наказать его за это.
Я не думал, что Бог поразит его ударом молнии или чем-то таким. Бог конечно мог бы метать молнии, если бы хотел, но я не верил, что он вообще когда-либо так поступал. На самом деле меня беспокоило, что Бог мог наказать его, бросив на штык красного мундира. Я знал, что Бог совершает подобные вещи, потому что однажды сам оказался свидетелем такого события. Однажды в воскресенье сюда прискакал фермер из Центрального Реддинга — он был очень пьян и ехал на лошади по кладбищенской земле, а когда мистер Бич велел ему убираться, он послал священника к черту и пустил лошадь галопом прямо на мистера Бича. И тут, не успев сделать два или три шага, лошадь споткнулась о могильный камень, фермер свалился, сломал себе шею и через минуту скончался. Это правдивая история, и тому было множество свидетелей.